Летняя гроза - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Трубка не отвечала, словно граф онемел от ужаса. Потом он шесть раз сказал: «Алло!», два раза – «Это вы?», и Хьюго подумал, что такая прекрасная речь пропала втуне.

Печаль его уменьшил голос Миллисент:

– Алло!

– Алло?

– Хьюго, что тут делается!

– Я ему все сказал.

– А он сказал нам: «Да, да, да, да. Замечательный молодой человек. Всегда мне нравился». Я сказала: «Можно мне выйти за него замуж?» Он сказал: «Замуж? Конечно, конечно, конечно, всенепременно». Тете Констанс стало плохо, дядя Галли на нее рассердился, а дядя Кларенс все говорит: «Конечно, конечно». Не знаю, что думает Парслоу. Он глядит в потолок и пьет портвейн. Ну, пойду. Держись. Я сейчас.

Человек, чье счастье и несчастье качаются на весах за три мили от него, трубку не повесит. Хьюго напряженно застыл, словно слушал по радио о матче, на который держал пари. Но разудалый голос напомнил ему, что есть и другие люди, и, обернувшись, он увидел Пилбема.

Тот был доволен жизнью. Он слегка покачивался, а улыбка его была шире, чем она бывает у трезвенников.

– Привет! – сказал Перси Пилбем. – Вот вы где, дорогуша!

Хьюго вспомнил, что должен ему кое-что сказать.

– Эй вы! – крикнул он.

– Да, дорогуша?

– Хотите, чтобы я растер вас в пюре?

– Нет, дорогуша.

– Тогда слушайте. Вы меня со свиньей не видели. Ясно?

– Я же видел!

– Нет.

Перси Пилбем проявил не только понятливость, но и добросердечие.

– Ни слова больше! – сказал он. – Я вас понял. Все ясно, дорогуша, все ясно.

– Вот и запомните.

– Какой разговор! Запомню, дорогуша, запомню. Хочу прошвырнуться. Компанию не составите?

– Идите к черту!

– Хорошо, хорошо.

Он неуверенно направился к выходу, а в трубке раздался голос:

– Хьюго?

– Да?

– Хьюго, миленький, мы победили! Дядя Кларенс сказал «Конечно» пятьдесят пять раз, а тете Констанс он посоветовал не лезть в чужое дело. Он ангел.

– Как и ты.

– Я?

– Да.

– Нет, это ты ангел.

– Ты, – сказал Хьюго с весомостью опытного богослова.

– Ну хорошо. Они едут домой, а я пойду пешком. Хватай эту Роннину машину, езжай мне навстречу. Покатаемся по Англии. Нет, какой вечер!

– Уж такой, – согласился Хьюго. – Одно слово, вечер. Бегу. Жди.

– Молодец! – сказала Миллисент.

– Пип-пип! – сказал Хьюго.

Минуту эту Сью пыталась представить сотни раз, но воображение ей отказывало. Иногда глазами души она видела, что Ронни замкнут и холоден; иногда – что он потрясен; иногда – что показывает на нее пальцем, как персонаж мелодрамы, обличающий обманщика. Только к одному она не была готова – к тому, что созерцала сейчас.

Итон и Кембридж хорошо тренируют своих сынов. Когда те поймут основной закон бытия: «Чувств не выказывай», землетрясения и взрывы должны сказать спасибо, если дождутся сдержанного: «А, что там?» Однако и Кембридж не всесилен, тем более Итон. Совесть догрызла Роналда Фиша до того, что железный костяк рухнул. Пунцовое лицо, взъерошенные волосы, вылупленные глаза и дрожащие пальцы свидетельствовали именно об этом.

– Ронни! – закричала она.

Больше она ничего закричать не успела. Ронни представил себе, что тетя Констанс озирает ее сквозь лорнет в черепаховой оправе, и сердце его раскололось, кровь Фишей вскипела. Теперь он не колебался.

Он прыгнул, схватил ее, прижал к себе, и Бакстер против воли услышал целый каскад покаяний. Ронни рассказывал, что он свинья, мерзавец, подлец, негодяй, собака и червь. Если бы он говорил о Перси Пилбеме, он не нашел бы лучших определений.

Диалог не нравился Бакстеру и в этом виде, но дальше его просто затошнило. Сью сказала, что виновата она одна. Нет, сказал Ронни, нет, нет и нет. Она (Сью). Нет, он (Ронни), поскольку он собака и червь. Мало того, он гад, идиот и остолоп.

– Ничего подобного!

– Мне лучше знать!

– Нет!

– Да!

– Как ты можешь это говорить?!

– А я тебя люблю все равно.

– Ну что ты!

– Люблю.

– Что ты!

– Люблю и люблю.

«Сколько можно? – томился Бакстер. – Нет, сколько же можно?»

Ответ пришел очень быстро. Где-то у окна послышался вежливый кашель.

– Ваша рукопись, мисс, – сказал Бидж.

Сью посмотрела на него. Ронни тоже посмотрел. Она о нем забыла, он думал, что дворецкий где-нибудь внизу. Никто ему не обрадовался.

– А, Бидж! – сказал Ронни.

Дворецкий не может ответить: «А, сэр!», и Бидж приятно улыбнулся. Ронни показалось, что он над ним смеется, а над Фишами смеяться опасно. Вознамерившись было поставить его на место, Ронни передумал и решил его усмирить, а потому заговорил с натужной приветливостью:

– Значит, вы здесь?

– Да, сэр.

– Удивляетесь, а?

– Нет, сэр.

– Нет?

– Я знал о ваших чувствах, сэр.

– Что?!

– Знал, сэр.

– Кто вам сказал?

– Мистер Пилбем, сэр.

Ронни охнул, но вспомнил, что Бидж – его помощник, сообщник, связанный с ним и давней дружбой, и более сильными узами общего преступления.

– Бидж, – спросил он, – что именно вам известно?

– Все, сэр.

– Все?

– Да, сэр.

– К примеру?

Бидж кашлянул.

– Мне известно, что мисс Скунмейкер – это мисс Сью Браун, театральная певица.

– Прямо справочник, а?

– Да, сэр.

– Бидж, я хочу жениться на мисс Браун.

– Прекрасная мысль, сэр, – заметил Бидж с отеческой улыбкой.

Сью тоже улыбнулась.

– Ронни! Бидж хороший. Он нам друг.

– Еще бы! Добрый старый Бидж!

– Я хочу сказать, он не выдаст.

– Я, мисс? – удивился Бидж. – Конечно, нет.

– Бидж, – сказал Ронни, – время действовать. Надо наладить отношения с дядей Кларенсом. Как только он вернется, я иду к нему и говорю, что Императрица – в этом домике.

– К сожалению, мистер Роналд, – заметил Бидж, – ее там нет.