Двое - Адель Паркс

Фиону. Оживленные – не страстью, как с Ли – а сочащейся злостью. Фиона отступает от него, упирается спиной в угол кухонной стойки. Она морщится. Он протягивает к ней руку, но потом колеблется, не решаясь прикоснуться, когда видит, как она инстинктивно отшатывается.

– Ауч, ты не ушиблась? – наигранно непринужденным тоном спрашивает он.

– Я в порядке, – качает головой Фиона.

Ее голос, похоже, возвращает Марка в реальность, в одно мгновение его лицо меняется. Тает. Неожиданно он кажется ранимым.

– Ты же не думаешь, что я имею отношение к ее исчезновению?

Фиона выдерживает его взгляд, гадая, что сказать. Правда в том, что никто не знает, на что способны люди. Кто знал, что Ли может иметь двоих мужей, годами жить на две семьи и никогда никому не рассказывать? Не рассказывать ей. Фиона думала, что знает свою лучшую подругу вдоль и поперек. Она думала, Ли ей доверяет. Кто может сказать, какие секреты скрывает Марк? На что способен кто угодно. Вполне возможно, что Марк узнал о лжи Ли. К чему это могло привести? В газетах все время пишут о преступлениях, совершенных на почве ревности. Люди убивают любимых, которые их предали. Это случается.

Фиона глубоко вдыхает.

Она не думает так о Марке.

– Нет, – наконец говорит она. – Нет, я не думаю, что ты связан с ее исчезновением, это очевидно. Я думаю, она сбежала. Вести двойную жизнь должно быть… – Она пристыженно пожимает плечами. – Черт, как это должно быть, Марк? Невероятно нервно. Я не могу себе этого представить.

Фиона наливает им еще водки. Они выпивают, мгновение ничего не говоря. Они не могут подобрать слова.

– Это не может быть правдой, – говорит он.

– Но она здесь лишь половину времени, – тихо говорит Фиона, пытаясь передать как можно больше сочувствия. – И то фото. – Она виновато пожимает плечами, хотя ее вины ни в чем нет.

– Что я скажу мальчикам? – спрашивает он.

– Я не знаю. Тебе стоит поговорить с полицией. Узнать, попадет ли это в газеты.

– Думаешь, попадет? – ужасается Марк.

– Ну, может, это… знаешь… Сочная история. И, что ж… – Фиона замолкает, потому что ей сложно сказать все, что нужно озвучить. – В газетах могут написать, что она не просто сбежала. Если в этом есть что-то большее. – Если они обнаружат тело. – Ужасно вообще о таком думать.

– Это не может быть моим миром, – говорит Марк. – Не может быть миром Ли.

– Но так и есть. – Фиона покашливает, сглатывая подступающие слезы. – Если газеты возьмутся за это, мальчиков надо подготовить, защитить. – Марк кивает. – Хочешь, я останусь? Буду с тобой, когда ты им скажешь?

Он снова кивает.

– Я посплю на диване, а ты можешь занять нашу кровать.

– Нет, нет, Марк. Я буду на диване. Честно. – Фиона не хочет лежать в их постели. Она не хочет ощущать запах пота Ли, ее парфюм или стиральный порошок, может, запах их секса, а вот Марк, предположительно, в этом нуждается.

– Мне стоило пойти на диван, – бормочет он. Фиона не совсем понимает смысл его слов. Она думает, он не в состоянии мыслить здраво, когда он добавляет: – Я хочу встретиться с этим другим мужчиной.

– Что? Нет!

– Я должен. Мне нужно его увидеть. Увидеть их дом. Своими глазами.

– Это, наверное, не лучшая идея.

– Почему нет?

Фиона поигрывает своим пустым стаканом, жалея, что он не полон.

– Ну, она пропала, не так ли?

– Да.

– Значит… Ну… В таких делах, муж всегда под подозрением, а мы знаем, что ты этого не делал.

– Ты только что сказала, что по твоему мнению она сбежала.

– Ну, да, давай на это надеяться.

– Она не мертва, Фиона.

– Мы не знаем, что с ней, – вздыхает Фиона.

17

Кэйли

Среда, 18-е марта

Я поспала прошлой ночью. Я этого не ожидала, но чернота поглотила меня. Я проснулась, когда утреннее солнце пробралось сквозь заколоченное окно. Напрягая глаза, я оглядываю комнату в миллионный раз. Надеясь заметить что-нибудь новое, способное помочь мне выбраться отсюда. Что? Я не уверена. Не то чтобы передо мной внезапно появится люк. Я проверила каждое звено цепи на случай, если какое-то ослаблено, но такого нет. Стяжки, привязывающие мои руки к цепи, ободрали кожу запястий, но сколько бы трения я ни создавала, они неизменны, неподвижны. Я обыскала комнату на предмет гвоздей или острых углов, чтобы спилить пластик, однако ничего не нашла. Это место пустое, голое. Не считая бутылки воды, уже почти пустой. И напечатанных записок.

Утро проходит, мне приходится справлять нужду в ведро, и в комнате теперь витает запах моей мочи. Странно, но он не слишком отвратительный, потому что по крайней мере он человеческий и знакомый, когда все остальное стерильное и странное. Хотя я думаю, мне перестанет так казаться, когда нужно будет не только помочиться. Волны ужаса и паники захлестывают меня, оставляя беспомощной и потерянной, когда я думаю, сколько еще буду заперта здесь. Мне приходит в голову, что заключение это не худшее, что может со мной произойти. Что он планирует со мной сделать? Я сглатываю слезы. Я пытаюсь думать о настоящих, осязаемых вещах, не позволять воображению и страху меня контролировать.

Я обдумываю пустоту комнаты. Это необычно. Свободные комнаты в большинстве домов набиты коробками старых игрушек или документов, ненужными тренажерами, призраками хобби, которые начинали с энтузиазмом, но вскоре забросили. Эта комната совсем не такая. И комнаты, где держат пленников, которые показывают по телевизору – в редких случаях репортажей о ком-то чрезвычайно невезучем – всегда оказываются убогими, грязными. Похитители обычно живут хаотично; сломанные и испорченные вещи отражают их опустошенные жизни ущербных, опасных людей.

Пустая стерильность этой комнаты указывает на какую-то холодную решимость. Ее намеренно опустошили, тщательно подготовили для содержания пленника. Мой похититель не схватил меня по прихоти. Это жуткая мысль. Я всегда считала, что у спланированных вещей гораздо больше шансов на успех, чем у импульсивных. Меня похитили? Кто-то решил, что Даан достаточно богат, чтобы заплатить за меня выкуп? У меня снова учащается сердцебиение. Пальцы опять начинают дрожать. Я заставляю себя глубоко вдохнуть. Мне нужно сохранять спокойствие и концентрацию. Я натренирована оставаться здравомыслящей и фокусроваться на моменте. Паника не поможет.

Я пыталась вспомнить, как сюда попала. Мне сложно сосредоточиться, потому что у меня до сих пор болит голова, и я начинаю ощущать эффект голода, ведь не ела с утра понедельника, но это важно, поэтому я концентрируюсь. Я помню понедельник, как везла Себа в школу. Мы прошлись в угрюмом молчании. Я думала о ссоре с Марком, о сказанном, о невысказанном, обо всем, что я не могла сказать. Себ обычно очень жизнерадостный, но я знаю, что он злится на меня за сопровождение его в школу, так что он никогда не проявляет себя с лучшей стороны на этих прогулках. Полагаю, мне скоро