Двое - Адель Паркс

знаю ли я, на что они способны? Они не знали, на что способна я.

Мое тело охватывает жар, то ли от стыда, то ли от паники, когда я начинаю понимать, что это значит. Пот мгновенно замерзает на коже, и мне жарко, но одновременно меня до костей пробирает холод – этим выражением легко бросаются, но, впервые в жизни, я понимаю его. Мне так холодно, словно я умерла. Возможно, так было бы лучше. Я лишена всего. Мне сложно думать из-за голода. Живот урчит и я роняю голову на руки. Хотелось бы, чтобы он меня покормил. Он. Который из них?

Который из моих мужей притащил меня сюда?

Марк шутит о том, какой я становлюсь, когда голодна, говорит, я веду себя хуже мальчиков, если меня не кормить регулярно. Когда мы отправляемся в долгую прогулку или поездку на машине, он всегда спрашивает, запаслась ли я перекусом, добавляя, что я буду стервой, читая карту, или собьюсь с пути, если проголодаюсь. Он иногда прихватывает лишнюю пачку чипсов из ящика с угощениями и бросает ее мне, когда я застегиваю ремень безопасности. «На всякий случай».

Даан тоже меня поддразнивает. Он определил, что если я хочу есть, то не могу концентрироваться, что я не функционирую на полную. Он этим пользуется, иногда приглашая меня сыграть в шахматы или карты, когда я дожидаюсь ужина. Он делает это в шутку, но еще и потому, что любит выигрывать и не стесняется пользоваться преимуществом.

Они оба правы. Одна и та же я, разные последствия. Злость. Отсутствие концентрации. Оба отупляют. Я заставляю себя сохранять спокойствие, сосредоточиться. Мне нужно попытаться разработать план. Мне нужно просить, извиниться. Но с кем из них я разговариваю? Они такие разные. Не зная, с кем говорю, я не могу решить, что сказать. Кем мне нужно быть? Здравомыслящей мамой, которая все решает, заботится обо всех, всегда знает, где находятся потерянные шорты от футбольной формы? Или сексуальной, крутой, независимой женой, которой не нужно соответствовать куче требований или ожиданий, а быть лишь заинтересованной, интересной, восхитительной и восхищающейся. Я не знаю, как начать извиняться, объясняться. Я не знаю, кем быть. Не знаю, кто я.

Расстроенная, напуганная, я начинаю так сильно трястись, что мне кажется, я чувствую, как стучат мои кости. «Мне жаль, мне жаль», шепчу я сквозь дверь, сквозь стены. Это правда. С кем бы я ни говорила, это правда.

Тук-тук-тук. Клавиши печатной машинки оживают. Я слушаю, как бумагу вытаскивают, с шуршанием подсовывают под дверь.

«Тебе будет жаль».

Слова ударяют меня. Слезы мгновенно высыхают на щеках, а новые не скатываются, когда меня охватывает ужас, захлестывает огромными волнами, как страсть, но с презрением. Такой жестокий, примитивный. Это больше, чем угроза; это обещание. Конечно. Чего я ожидала? Я никогда не думала, что это продлится вечно. Для этого требовалась бы бесконечная удача. Мне стоило послушать маму, которая всегда твердила, что я невезучая. Но я хотела, чтобы мой отец был прав. Он считал по-другому. Он отмахивался от идеи принятия своей участи с ленивым пренебрежением. Он заявлял, что можно и нужно самому создавать свою удачу. Все, что для этого нужно, говорил он, это смелость, решительность и стойкость. Мой отец угождал себе. Моя мать не угождала никому. Мой отец был неприкасаем. Мою мать любопытные соседи и раздраженные дальние родственники называли тронутой. Старомодное название психически больных.

Поэтому я попробовала способ отца. Я пыталась сама создать свою удачу.

Думаю, моя мать была права.

Наверное, некоторые люди могут посчитать, что я заслуживаю сидеть взаперти, и, может, так и есть, ведь я совершила правонарушение, но не так. Не скованной, не голодающей.

Который из них ненавидит меня так сильно, чтобы сделать это со мной?

Который настолько меня любит?

– Отвезите меня в полицию! – кричу я. – Я во всем признаюсь. Я не скажу, что вы держали меня здесь. – Я внимательно прислушиваюсь, но печатная машинка остается беззвучной. Слышно лишь звук удаляющихся шагов.

Я одна.

18

Детектив-констебль Клементс

Пятница, 20-е марта

– Я вас разбудила? – спрашивает Клементс, когда створки лифта мягко открываются и она оказывается перед полуобнаженным Дааном Янссеном, одетым в одни лишь спортивные штаны. Он зевает, потягивается, поднимая руки над головой, одарив ее видом светловолосых подмышек. Не считая их и тонкой дорожки, исчезающей ниже пупка, он весь гладкий. Она предпочитает мужчин с гладкой кожей. Она ощущает феромоны, ее это выбивает из колеи.

– Я не спал. Кофе? – Не дожидаясь ответа, он идет на кухню. Она направляется следом. Она уже поняла, что он ведет, а другие следуют. Она мысленно добавляет это к его психологическому портрету, который она составляет. – Я уже несколько дней нормально не спал, – говорит он, начиная расхаживать по кухне и готовя кофе в большой, блестящей, несомненно самой новейшей кофемашине Nespresso. – Обычно, когда жена навещает свою мать, я погружаюсь в работу, провожу заграничные встречи, хожу в тренажерный зал, встречаюсь с парочкой людей, чтобы себя занять. Но эта неделя была другой. Я был взволнован. Сначала потому, что я думал, Пэм болеет, а потом из-за того, что все больше убеждался – что-то не так. Я не ошибся, верно? Поэтому вы вернулись.

Клементс решает не отвечать на вопрос сразу, а задает встречный: – Значит, Кэй регулярно не бывает дома?

– Да. В большинстве случаев ее нет дома половину недели, она ухаживает за матерью.

– Как вы оба справляетесь? С тем, что ее так часто нет? Наверняка это влияет на отношения.

– Знаете, друзья иногда спрашивают о том же. Я вполне привык, обычно мне даже нравится. По правде говоря, наверное, я немного наслаждаюсь этим.

– Наслаждаетесь?

– Мы тайком верим, что у нас отношения лучше, чем у пар, которые неразлучны. Знаете? Круче людей, не уважающих независимость друг друга. – Он улыбается, почти виновато, вероятно, из-за использования слова «круче», резко думает Клементс. – Нам идет на пользу личное пространство.

Он протягивает ей кофе. Он не спрашивал, какой она предпочитает. Ей нравится американо. Она видит, что его он ей и сварил. Клементс пьет его с одним кубиком сахара. Она отпивает. Кофе подслащен. Она не знает, как он угадал. Разве она настолько предсказуема? Или он настолько умен? Есть в нем что-то, от чего начинает казаться, что он тебя знает, понимает – что всегда соблазнительно. Его сила и льстит, и приводит в замешательство. Клементс рада, что подметила это, вооружила себя против нее. Может, он тоже составляет ее профиль, как и она – его? Умные люди поступают так друг с другом: оценивают, предполагают, чтобы оставаться на шаг впереди, держать все под контролем. Это талант. Навык.

Проблема?

Клементс внимательно наблюдает за ним, объясняя, насколько его очаровательное умение знать человека –