Стеклянные дома - Франческа Рис

– Угу.

– Как круто! Мне страшно понравился ваш последний фильм. Очень симпатично.

Олуэн помедлила с ответом. Пыталась обнаружить в его отзыве каверзные намеки на сарказм, и, когда наконец решила, что, возможно, его похвала искренняя, тихо сказала:

– О, спасибо.

– Да-да, отличный фильм! Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

Олуэн ненавидела этот вопрос. Она в отчаянии пробежала глазами по полкам и, остановившись на антологии поэзии – кажется, что-то о ведьмах, – сказала:

– Да, работаю. Фольклорный сюжет.

Глаза Артура сощурились, но он не улыбнулся, и она почувствовала, что такой ответ его не удовлетворил. Прямо у него за ухом она заметила книгу в твердой обложке, на корешке которой значилось: «КОНЕЦ ИМПЕРИИ: СОПРОТИВЛЕНИЕ», и ее озарила блестящая мысль.

– Вообще-то в данный момент я готовлю проект об Уэльсе, я оттуда родом. Комбинация валлийской фольклорной традиции и антибританского политического сопротивления восьмидесятых годов.

Впервые за очень много лет ей вдруг вспомнилась встреча с пьяным дядей Гетина в пабе. И история про полицию, которую он тогда рассказал.

Лицо Артура просветлело.

– Ого! Как интересно.

Олуэн была вдохновлена собственной сообразительностью – и всерьез взбудоражена этой идеей.

– Это действительно интересно, – сказала она. – Люди в Англии практически об этом забыли, но ведь в Уэльсе в восьмидесятые годы было прямо-таки гигантское движение против англичан. Группа политических активистов поджигала дома, которые английские богачи покупали себе в качестве летних вилл, не думая о том, что тем самым подвергают угрозе здешние язык и культуру. Местных жителей буквально выживали с собственной территории. Это была эпоха Тэтчер. Англичане уже и с Ирландией были в ужасных отношениях…

Артур кивал с таким энтузиазмом, что очки стали съезжать вниз по носу. Он вернул их на место, подтолкнув указательным пальцем.

– А фольклорная часть? – спросил он.

Олуэн опять посмотрела на книги у него за спиной.

– Фольклор всегда был средством противостояния власти, – сказала она.

Он протянул ей пластиковый стаканчик вина, и она сделала большой глоток. Бордовая жидкость, вязкая и едкая, обожгла горло. Олуэн улыбнулась.

2016

Первую записку они получили в первый же день, как только заселились, но Олуэн ее не увидела, потому что Джеймс, подобрав бумажку и не разобравшись, что в ней написано, решил, что это мусор, сунул в карман и тут же забыл о ее существовании. В тот день на нем была пара истрепанных джинсов, и, когда он бросил их в стирку, записка перемололась в труху и распространилась по чистому белью подобно крупинкам папье-маше. Бумажка была размером с парковочный талон, и на ней было написано всего два слова на валлийском. Джеймс даже не подумал, что это к ним обращаются. Решил, что записку мог выронить агент по недвижимости. Cer Adre! – это для него вообще была какая-то абракадабра. До того как летом они приехали сюда смотреть дом, он бывал в Уэльсе раза три за всю свою жизнь и знал только одно слово – ARAF[48], потому что оно было тут повсюду написано краской на дорогах и очень его веселило.

В тот раз они остались в доме на длинные выходные. Стоял октябрь, в лесу установилась синеватая прохлада. По утрам воздух смягчал перламутровый туман, листья рыжели и падали. Все выходные они играли в домик: обставляли жилище мебелью, которую привезли из Лондона, и получали сообщения от друзей из группового чата, которые писали что-нибудь типа «Очень похоже на дом, который Эрик Ллойд Райт построил для Анаис Нин на Силвер-Лейк». В первый вечер они укутались в свитера и ели на веранде треску с жареной картошкой, которую купили по пути. Сумерки были мягкими, переливчатыми, без напряженной желтизны городских фонарей, к которой они привыкли, – а потом настала ночь, и в небе зажглось непостижимое число ярких звезд, за которыми совсем не видно было черноты.

Олуэн смотрела, как Джеймс слизывает с пальцев дешевый жир, и почувствовала, как к горлу подкатывает нежность. Многие ее друзья осуждали Джеймса и об их отношениях наверняка тоже отпускали циничные замечания. Не требовалось большой проницательности, чтобы угадать, что они говорили, когда он купил Ти Гвидр. Внешне они все вроде бы изменили свое мнение о Джеймсе, потому что у него была собственная точка зрения на философа Адорно, он слушал радио NTS и еще потому что первую половину года он поддерживал кампанию партии «Британии лучше в Европе» и планировал, к веселому умилению своих коллег, вторую половину года заниматься предвыборной агитацией лейбористской партии. Один только Талиесин до сих пор говорил вещи вроде «Ну да, ему нравится искусство. Но все-таки деньги ему нравятся больше». Тал много лет прожил в сквоте в Марселе и теперь преподавал философию в предуниверситетских классах в Брайтоне. Джеймс говорил, что он политически невежествен. И к тому же Тал ошибался: Олуэн знала, что она значит для Джеймса гораздо больше, чем приращивание капитала, хотя он и был чрезвычайно хорош в последнем. И вообще ей не нравилось высокомерие тех, кто хорошо знал их обоих и при этом был не в состоянии понять, что их отношения носят взаимовыгодный характер. Джеймса очень даже устраивало, что он может говорить о своей жене: «Да, та, которая кинорежиссер». Союз давал им обоим возможность – каждому на свой лад – приращивать капитал.

Субботним утром, когда Джеймс решил съездить в город за продуктами, Олуэн почувствовала первый укол беспокойства. Она представила себе, как катит тележку по рядам супермаркета, где Гет работал, когда они были подростками, и у нее заранее возникло ощущение, будто за ней следят. Она представила себе, как случайно встречает там кого-то, с кем была знакома в детстве. Интересно, узнают ли они ее, а если узнают, то о чем станут разговаривать – если вообще станут. При мысли о том, чтобы пойти в местный супермаркет, она почувствовала себя мошенницей.

– Хочешь тоже съездить? – спросил Джеймс, ополаскивая кофейник над дорогой новой раковиной «Белфаст», которую на днях установили рабочие. Голос его звучал беззаботно, но все равно при этих словах Олуэн пробрала дрожь. Она застыла будто парализованная среди моря коробок, которые распаковывала. Заставила себя пожать плечами.

– Я вообще-то думала покончить с коробками до обеда.

– Как хочешь, – сказал он. Подошел к ней сзади. Сунул руки под собственный просторный старый свитер, который был на Олуэн, – только свитер, да еще трусы и носки и волосы, всклокоченные со сна. – Может, встречу в городе твою первую любовь.

Олуэн закатила глаза. С тех пор как они впервые увидели объявление о продаже дома, Гет стал у них чем-то вроде семейной шутки. Карикатурой в стиле Джеймса Меллора на все те качества, которых недоставало Джеймсу. Впрочем, Олуэн считала, что с