Девушки из хижины - Минка Кент

Спустившись на кухню, я нахожу свой угольный карандаш и блокнот там, где оставила. Иду назад в свою комнату и наверху лестницы останавливаюсь, услышав торопливые приглушенные голоса Николетты и ее мужа.

– Почему ты ведешь себя так? – спрашивает она.

– Я беспокоюсь, что так будет только хуже, – говорит он. – Тебе.

Подслушивать мне кажется неправильным, поэтому я крадусь в свою комнату и закрываю дверь. В ушах отдается стук сердца, дыхание учащается.

Я знаю, что между ними что-то происходит. Вижу это по ее глазам. И по его тоже.

Желудок сжимается, словно завязываясь узлом. Ее муж не хочет, чтобы мы тут жили. Не представляю, куда нам отсюда идти. Что с нами было бы, не прояви Николетта такое великодушие?

Может, он отнесется к нам по-другому, если я буду вести себя любезней? И это даст нам время на поиски Мамы и Иви?

Постаравшись успокоиться, я снова усаживаюсь на подоконнике, подтягиваю коленки, кладу на них блокнот. Через мгновение уже веду карандашом по кремовой бумаге. Рисование меня всегда успокаивало, как и чтение книг.

На секунду закрыв глаза, я представляю женщину с золотистыми кудрями, ее улыбку со щелочкой. Раньше я никогда ее не рисовала, потому что не хотела огорчать Маму, но сегодня собираюсь это сделать. Я верну ее к жизни прямо здесь, на этой бумаге.

При лунном свете набрасываю контуры лица, круглого, как у меня, потом рисую нос, маленький, как пуговка. Изображаю широкую улыбку и светлые пышные кудри, обрамляющие лицо. Всякий раз, закрывая глаза, подмечаю еще какую-то черточку, и в груди становится тесно, а все тело до кончиков пальцев охватывает трепет.

Не понимаю, что это значит, но не могу отделаться от чувства, что я ее знаю.

– Что происходит, Ник? – спрашивает Брант, стягивая через голову темно-синий кашемировый свитер.

Сняв с пальца обручальное кольцо, кладу его в стоящую на тумбочке коробку в виде сердечка.

– Приняла девочек… осталась на зиму в Нью-Йорке, – продолжает он. – Все это неспроста.

– Скажи прямо: ты не хочешь, чтобы они жили здесь, – сердито шепчу я. Не хочу, чтобы девочки услышали хоть что-нибудь из нашего разговора. Все равно он не заставит меня изменить решение. Я скорее выгоню мужа, чем выставлю на улицу девчонок, у которых ничего и никого нет. – И перестань придираться ко мне, когда есть другие причины для беспокойства.

Брант усмехается.

– Другие? Ник, все дело в тебе.

– Во мне? – возмущаюсь я. Он уводит разговор в сторону.

На прошлой неделе я прочла в Интернете статью про обманщиков; все они используют одни и те же уловки: виляют, отвлекают внимание, отрицают.

– Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты прыгаешь выше головы. Берешь на себя слишком много, – объясняет Брант, расстегивая ремень и стягивая джинсы со своих мускулистых ног бегуна. Бросаю взгляд на его рельефный пресс, на котором за тринадцать лет женатой жизни не наросло ни унции жира. Немногие мужья могут этим похвастаться. Забавно, как мы перестаем ценить мелочи, постоянно находящиеся на виду. Когда часто видишь, теряешь способность замечать.

Для любой другой женщины Брант стал бы лакомой добычей, и я это понимаю.

– Сама знаешь, как переносишь это время года, и еще что-то наваливаешь сверху, – говорит он. – Я беспокоюсь, как это скажется на тебе.

– Не скажется.

– А если скажется? – Он выгибает одну бровь.

Скользнув под одеяло со своей стороны нашей массивной постели, я поворачиваюсь на бок, чтобы взбить подушку. Даже не удостаиваю его ответом, потому что весь этот разговор не имеет смысла и не стоит моих нервов.

Вздохнув, Брант садится на кровать рядом со мной. На нем ничего, кроме коротких шортиков. Глаза его сверкают в лунном свете, и я чувствую идущий от мужа естественный запах теплой кожи.

Раньше я уже лежала бы в его объятиях, ощущая телом горячие губы Бранта, а его руки стаскивали бы с меня белье, открывая то, что всегда принадлежало ему и только ему.

Однако те дни миновали. И даже если бы мы могли вернуться назад… ничего не будет прежним.

Никогда не будет прежним.

Брант берет меня за руку, подушечкой большого пальца гладит тыльную сторону ладони, и я ему позволяю, напоминая себе, что он ни о чем не подозревает, а мне нужно, чтобы и дальше так было.

Но от его прикосновений внутри меня ничего не происходит. Сердце не трепещет, дыхание в груди не перехватывает.

Мы похожи на два острова, разделенные океаном.

– Я просто… мне хотелось бы, чтобы сначала ты спросила меня, – говорит он.

– Ты сказал бы «нет».

– Не сказал бы, – возражает он. – Я согласился на приемного ребенка, а это, по-моему, почти то же самое… Но мы должны быть командой. Мы должны принимать такие решения вместе. Должны действовать заодно.

В темноте ищу взглядом его глаза. Не понимаю, к чему эта напыщенная речь, но знаю наверняка, что когда ты с кем-то в одной команде, то не бегаешь на сторону и не заводишь ребенка с женщиной с противной стороны.

Вытаскиваю руку, потому что у меня терпения не хватает притворяться, что мы ведем задушевный разговор. Откидываюсь на подушку и утопаю в матрасе.

– Устала, – говорю я. – И поздно уже.

– Знаю, знаю, – вздыхает Брант. – Завтра на свежую голову поговорим.

Он идет на свою сторону кровати, ложится рядом со мной. Через секунду обнимает одной рукой, подтягивает к себе, утыкается головой мне в шею, и я чувствую его дыхание, как в те времена, когда он любил меня и только меня.

Закрыв глаза, приказываю себе уснуть, отогнать мысли и успокоиться, но погрузиться в дрему не дает негромкое рокочущее дыхание Бранта, направленное прямо в ухо, и жар его тела. Он отключился, спит как ребенок, навалившись на меня своим весом.

Мне трудно вздохнуть, поэтому я снимаю с себя его руку и соскальзываю с матраса. Он перекатывается на другой бок, какое-то время шевелится во сне, потом снова раздается мерное посапывание.

Собрав волосы, закладываю их на одну сторону. Смотрю на спящего мужа и завидую его способности отключаться от окружающего мира. А мой мир кричит всякий раз, когда я вижу Бранта.

Решив спуститься вниз, закрываю за собой дверь, неслышно крадусь по ступенькам. Весь дом спит. Через минуту устраиваюсь в огромном кожаном кресле в гостиной, закутываюсь в вязаное одеяло и смотрю в окно на раскрашенный лунным светом лес за нашим домом.

Вдали вспыхивает огонек – он служит напоминанием, что полиция продолжает поиски матери девочек и их сестры. Они не прекращались. Нам сказали, что на прочесывание леса может уйти несколько недель. Территория огромная, но полицейские не остановятся, пока не обследуют каждый квадратный дюйм.