MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

Сначала я попробовал еще более минималистичный подход, убрав все, что еще можно было убрать, и добавив реверберации на бас.

Звучало интересно, но кто такое поставит? Станет ли Тони Хамфриз это играть? Я решил, что нет, так что после пары часов работы отказался от этой версии.

Потом я попробовал сочинить трайбл-хаус версию, добавив кучу бонго и конгас и сделав трек еще более однообразным. Я сел в черное офисное кресло Джареда и добавил на перкуссию немного цифрового дилея. Звучало почти хорошо – такое, возможно, даже поставит какой-нибудь диджей. Но нужно было что-то еще. Может быть, брейкбит? Я прошел к вертушке и стал играть на ней компиляционные брейкбитовые альбомы, одновременно переслушивая трайбл-версию Go. Ничего подходящего долго не находилось… но в конце концов нашлось.

Этот брейкбит был слишком медленным, но я засэмплировал его, ускорил, и он каким-то образом вписался в музыку. Басовый барабан для нового ремикса отбивал традиционный ритм 4/4. В басовой линии было очень мало низких частот, и она больше напоминала перкуссивный бас, сыгранный на аналоговом синтезаторе. Этот новый брейкбит тащил песню. Она была еще не закончена, но я записал ее на кассету, чтобы отнести домой и послушать на свежую голову.

Я посидел над ремиксом, а теперь пора было заниматься офисной работой. Я вставлял конверты в франкировальную машину, надписывал картонные коробки для промопластинок и наклеивал на них марки, разбирал факсы и раскладывал их по папкам «входящие» на столе Джареда. Потом я проверил автоответчик, чтобы посмотреть, нет ли сообщений, на которые надо ответить мне. После этого – помыл тарелку из-под овсянки и поставил ее сушиться. По сути, я был офис-менеджером Instinct Records пять дней в неделю и записывал для него музыку, несмотря на то, что за год, прошедший с момента заключения контракта, мне не заплатили ничего. Но я был счастлив: я жил в Нью-Йорке и зарабатывал 8000 долларов в год диджейством, так что жаловаться мне было не на что.

Было уже три часа, и я хотел добраться до UPS, FedEx и почтового отделения до того, как они закроются. Я сложил в две почтовые сумки рекламный винил, который отправят диджеям, дистрибьюторам и на радиостанции. Я вышел из здания и повернул за угол возле станции линии L на пересечении Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню. Я поднял голову, и тут прямо в меня вошел великан. Он был ростом около двух метров, в грязной рабочей одежде. Раздался звон. Я посмотрел на землю: он уронил свою литровую бутылку солодового ликера «Олд-Инглиш», и в его глазах горело красное пламя ярости. С ним был мелкий приятель, похожий на Рэтсо Риццо, и он тут же накинулся на меня:

– Эй, ты попал, чувак! Ты разбил его пиво!

Я стал извиняться.

– Простите, простите.

– Какого хрена? – низким голосом сказал великан. – Ты разбил мою бутылку.

– Мне очень жаль, – ответил я. – Это вышло случайно.

– Эй, – сказал его приятель, – купи ему новую бутылку.

– Ладно, – сказал я. – Пойду в магазин и куплю вам бутылку «Олд-Инглиш».

– Да ну на хрен, – пророкотал великан. – Просто дай мне пять баксов.

– Хорошо. Вот, – я достал кошелек и отдал ему пять долларов. Он взял деньги и гневно затопал прочь.

– Смотри, где ходишь, чмошник, – сказал его дружок и тоже удалился. Мое сердце колотилось; я посмотрел на разбитую бутылку на тротуаре и понял, что ее содержимое не похоже на пиво. Ни пузырьков, ни пены. Обычная вода. Меня обманули.

Я улыбнулся. Они купили бутылку «Олд-Инглиш», выпили ее, наполнили водой, а потом специально врезались в хилого парня, который шел по улице. Уронили бутылку, запугали меня и заставили отдать пять долларов – и, скорее всего, пошли и купили себе еще «Олд-Инглиш». Мне даже захотелось их догнать и поздравить с удачной аферой. Молодцы, мелкие жулики – на какое-то мгновение мне в самом деле показалось, что вы сейчас мне руки оторвете.

Владелец магазина вышел на улицу и злобно посмотрел на меня.

– Ты уберешь эту бутылку? – спросил он. Блин, ты шутишь, что ли?

– Нет, ее разбил не я, а они, – ответил я.

– Я все видел! Ты разбил бутылку, убирай стекло! – закричал он.

– Нет, мне надо идти, – сказал я и перешел на другую сторону Восьмой авеню.

Он стал орать мне вслед:

– Эй, мать твою! Убери бутылку! Иди на х*й, урод! Сука!

Его голос постепенно исчез вдали.

Я был довольно-таки уверен, что все жители Нью-Йорка больны синдромом Туретта. Я хотел крикнуть ему в ответ что-нибудь в таком же туреттовском стиле, но мне надо было отправить пластинки, а почтовое отделение скоро закрывалось… кстати, на почте всегда хорошо пахло.

Когда мне было семь лет, я часто ходил с бабушкой в ее кабинет в пресвитерианской церкви в Норотон-Хайтс, где она на волонтерских началах составляла еженедельный циркуляр церковных новостей. Я сидел в шкафу с канцелярскими принадлежностями и играл с ручкой и бумагой, а она печатала на машинке еженедельную церковную информацию и загружала ее в мимеограф. Мягкий запах картона и старого камня в почтовых отделениях служил мне «мадленкой Пруста», заставляя вспоминать о шкафе с канцелярскими принадлежностями в бабушкином кабинете в церкви. Я зашел в почтовое отделение на перекрестке Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню и встал в очередь. Через двадцать минут очередь дошла до меня, и я отдал свои сумки женщине за прилавком.

– Знаете, вам не обязательно было стоять в очереди, чтобы отправить это, – сказала она.

Знал ли я об этом? Или, может быть, просто решил об этом позабыть, чтобы постоять в очереди и насладиться запахом почтового отделения?

– Ладно, хорошо! – сказал я.

Когда мне было пятнадцать, я хотел пойти на работу в химчистку в Дариене, потому что мне очень нравилось, как там пахнет. Однажды я зашел туда и спросил, нет ли вакансий. Старый итальянец за прилавком был озадачен.

– Ты хочешь тут работать?

– Да, я всегда хотел тут работать, – искренне сказал я (впрочем, не добавив «…потому что тут приятно пахнет»).

– Хорошо, приходи в субботу.

Я был так рад: я буду работать в месте, где мне очень нравится запах – в химчистке возле станции Норотон-Хайтс. Я пришел в субботу, готовый работать, и тут он спросил: