Почему маму всё достало - Джилл Симс

Я настояла на том, чтобы счет оплатить пополам. Это было справедливо: нас мало что объединяло и второго свидания точно не будет. Да и не так уж дорого он мне обошелся, поскольку выпил только маленький бокал красного вина, и то это было вообще «не в его стиле».

Он настоял на том, чтобы провести меня до автобусной остановки (от того, чтобы меня подвезти, я отказалась наотрез, потому что не могла бы вынести еще двадцать минут натянутого разговора о плюсах и минусах палеодиеты по сравнению с кетодиетой, что для меня вообще одно и то же). К счастью, автобус не заставил себя долго ждать.

– Спасибо за прекрасный вечер, – сказал Том на прощание.

– Тебе спасибо. До понедельника! – промурлыкала я и заскочила в автобус, вне себя от радости и облегчения, что он не стал бормотать бессмысленные фразы о том, что надо бы как-нибудь еще раз встретиться.

Так прошло мое свидание, первое за двадцать пять лет. Я попыталась напомнить себе, что «в моем возрасте» «выбирать не приходится» (звучит очень убедительно, когда говоришь это другим), а Том славный парень и даже не пялился на мою грудь, и уж тем более не заливал, что женщинам не пристало иметь политических взглядов или что Брексит – неплохая идея. Если верить сайтам знакомств и Daily Mail, я вообще должна быть благодарна, что на меня обратил внимание мужчина, хватать его обеими руками и не отпускать. А с чего бы это? Почему сорокалетние женщины должны быть благодарны за те крохи, что им перепадают с обильного шведского стола, где мужчины их же возраста могут выбирать себе кого старше восемнадцати? На женщину смотрят косо и осуждающе, если она появляется в компании с юношей, ила даже считают ее растлительницей малолетних, в то время как старперы в обнимку с двадцатидвухлетними девицами – это «естественно». Все, что я хочу, – это общество человека, интересы которого хотя бы отдаленно похожи на мои, с кем можно пошутить и посмеяться и который любит собак. Разве я многого прошу?

По дороге домой я много думала о несправедливости общественного мнения и, прямо как Джейн, клеймила общество за патриархальный строй (во всех проблемах в жизни Джейн виновата либо я, либо патриархальное общество, которое она намерена свергнуть единолично).

Джейн сидела в гостиной, поджидала меня и дулась.

– Где ты была? – набросилась она на меня.

– Ужинала с друзьями. Я же тебе говорила.

– Да не уж-то? С какими друзьями? Я думала, что ты пошла ужинать с Сэмом, или Колином, или Ханной, но Софи и Эмили сказали, что их предки дома сидят, так с кем ты ходила?

– С другом.

– У тебя нет других друзей.

– Есть! У меня полно других друзей.

– И кто же это?

– Кэти, например.

– Да ты вообще про Кэти не вспоминала с тех пор, как мы сюда переехали.

– Вовсе нет, вспоминала. Мы с ней кофе пили на прошлой неделе.

– Поэтому ты бы не стала с ней ужинать сегодня вечером, не так ли? Ты что, куда-то ходила с мужчиной?

– Ну да.

– Ты была на свидании? Ты что, совсем стыд потеряла?

– Мне нечего стыдиться. Я живу своею жизнью. Я могу ужинать с мужчиной.

– Нет, не можешь. Это отвратительно, бегать за МУЖИКАМИ в твоем возрасте! – заорала Джейн. – Это чудовищно! Что папа скажет, когда он узнает, что ты ходила куда-то с другим мужчиной?

– Ему какое дело? Мы с ним в разводе, – запротестовала я. – Другие же разводятся и живут с новыми партнерами. Так почему же мне нельзя?

– ПОТОМУ ЧТО У ТЕБЯ ВСЕ ПО-ДРУГОМУ! ПОТОМУ ЧТО ТЫ МОЯ МАТЬ! Тебе не полагается быть с другими мужчинами. Так нельзя. Это неправильно. Единственный мужчина, с которым ты можешь быть, – это папа.

Барри замаячил на лестнице, скуля от страха, потому что не выносил криков.

– Вот видишь, до чего ты Барри довела! – зашипела на меня Джейн. – Ты всех расстраиваешь в этом доме, а тебе наплевать. Только о себе и думаешь!

– Как бы не так! – вне себя от возмущения сказала я. – Я ходила на ужин с человеком, с которым вместе работаю. Это же не воспрещается. Это был просто ужин. Ничего романтичного не предполагалось, но мне же можно заводить новых друзей, мне же не воспрещается жить своей жизнью, и я даже могу завести себе нового партнера, если захочу. Мне что, всю оставшуюся жизнь быть монашкой и вам прислуживать? У тебя же есть бойфренд, так почему же мне нельзя?

– ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ? ТЫ ЧТО, СЛЕДИШЬ ЗА МНОЙ? КАК ТЫ СМЕЕШЬ СЛЕДИТЬ ЗА МНОЙ? ТЫ ВСЕ ПРИДУМЫВАЕШЬ, И ВООБЩЕ ЭТО НЕ ТВОЕ ДЕЛО!

– Минуточку, давай все-таки определимся – я твоя мать, я обязана приглядывать за тобой и оберегать тебя от неприятностей, и если у тебя появляется парень, то это не мое дело, а если у меня появляется бойфренд, то тебе есть до этого дело?

– Именно так! Ты моя мать, и тебе бойфренд не нужен, а в мою жизнь не суйся, даже не смей про Гарри ничего говорить. Ты меня НЕ ПОНИМАЕШЬ, тебе вообще НЕ ПОНЯТЬ, КАКОВО МНЕ ПРИХОДИТСЯ, и я тебя НЕНАВИЖУ! Я перееду жить к папе!

– Только попробуй! – заорала я в ответ.

Она в ярости побежала вверх по лестнице, схватила в охапку Барри и со всей злости захлопнула за собой дверь в свою комнату.

Я пошла на кухню, дрожащими руками откупорила бутылку вина и налила себе бокал. Ее угроза переехать жить к отцу была несерьезной. Эту карту она разыгрывала минимум раз в неделю, но ни разу не довела дело до конца – отчасти потому, что ее комнатушка у Саймона была слишком тесная, а футон, поначалу казавшийся таким крутым, оказался неровным и неудобным для сна, но в первую очередь потому, что Саймон не разрешал приводить Барри. Джейн сейчас – это шаровая молния из гормонов, мнимых и надуманных обид, и жить с ней – все равно что жить с монстром. Но это нормально для пятнадцатилетней девочки, которая болезненно переживает развод своих родителей.

Хотя, конечно же, она ошибается, когда думает, что я ее не понимаю. О, я прекрасно понимаю, но в истории человечества не было случая, чтобы родитель смог убедить своего ребенка, что: а) родители тоже проходили через пубертат, б) быть подростком несладко, потому что тебе кажется, что никто вокруг тебя не понимает, жизнь несправедлива и ты злишься на всех и вся, в) каждый подросток уверен, что больше никто на свете не проходил через такие испытания и что только им надлежит испытывать праведный гнев и безбрежную ярость от несправедливостей этого мира, г) в один прекрасный день эту ярость и гнев как рукой снимет, и им будет стыдно за то, какими придурками они были, д) стихи, которые они пишут, реально отстойные, а не духовные и провидческие, и опять-таки наступит тот прекрасный день, когда они с сильнейшим облегчением предадут свои вирши огню, чтобы никто в мире не прочитал их жалкий лепет.

Я строго сказала себе, что нельзя забывать, кто из нас двоих взрослый, а кто все еще ребенок, что нужно сочувствовать Джейн в этот трудный период жизни и стараться поддерживать ее, но не позволять ей накручивать меня и помнить, что все ее выпады в мой адрес на самом деле связаны не со мной и не с нашим разводом, а лишь с тем, что она подросток, который приноравливается жить в этом мире. Бог свидетель, как хреново мне было в ее возрасте, а сейчас, наверное, быть подростком в десятки раз сложнее, со всеми этими соцсетями, мессенджерами, лайками или их отсутствием под твоими постами и фотками в инсте, просмотрами твоих сторис, и, конечно, все парни сейчас подсели на порносайты и требуют от своих девчонок таких вещей, от которых в свое время даже видавшие виды редакторы порножурналов покраснели бы от стыда, так еще все эти требования выслать фотки сисек, что было немыслимо в наше время, когда самым распространенным советом в подростковых журналах было «попробуй поговорить об этом со взрослым, которому ты доверяешь, например со школьным врачом», от таких тупых советов мы сами ржали как ненормальные, только представьте себе на минутку, как я пойду советоваться со школьным врачом по поводу своих переживаний, что парень склоняет меня к сексу, или что у меня одна грудь больше другой (каждую неделю в журнале печатали по крайней мере один вопрос об асимметричной груди, что журнал считал совершенно нормальным, но пойди расскажи это школьному врачу), или что мы опасаемся, не лесбиянки ли мы, потому что нам было интересно целоваться с девочкой (и опять, эта проблема регулярно освещалась в колонке советов, с той же дежурной рекомендацией рассказать об этом школьному врачу). Наша школьная врачиха была ужасная стерва, которой доставляло удовольствие со всей дури втыкать в нас шприцы с вакциной от краснухи и туберкулеза, в остальное же время у нее таблетки парацетамола было не допроситься, свои запасы марли и пластырей она охраняла, как дракон свое золото, а на все наши просьбы дать таблетку от головной боли советовала попить воды, а если ушибся или порезался, то лучше ничего не бинтовать, потому что свежий воздух – лучшее лекарство и все наши боли надуманные. Изредка она вылезала из своей пещеры, держа в лапах несколько бинтов, и проводила урок первой помощи, на котором мы всегда видели одно и то же (как сделать петлю из марли и просунуть в эту петлю руку), а заканчивалось все ором, потому что кто-нибудь из детей (обычно Ханна или я) тратил все ее бинты, чтобы превратить одноклассника в мумию. От одной мысли обратиться к ней с вопросом о чем-нибудь таком у нас начиналась чесотка, а уж получить от нее дельный совет или хотя бы сочувствие вообще казалось нереальным…