Смерть чистого разума - Алексей Королев

Они поднялись и двинулись в обратный путь. Маркевич снова быстро отстал, а минут через двадцать и вовсе присел на валун, достал записную книжку и некоторое время что-то сосредоточенно чертил в ней карандашиком. А когда поднялся, понял, что ни Тера, ни Шарлеманя уже не видно. Впрочем, его это совершенно не взволновало – любую дорогу он запоминал один раз и накрепко, так что был сейчас совершенно уверен, что доберётся до пансиона и один.

Одному ему, однако, возвращаться не пришлось. Шарлемань и Тер показались довольно быстро, они стояли, но не для того чтобы отдохнуть или дождаться его, Маркевича. Да и были они не одни. Двое незнакомцев вели с ними оживлённую – сколь можно было судить на таком расстоянии – беседу. Близоруко щурясь и стараясь не упасть, Маркевич на ходу пытался разглядеть их.

Он сразу понял, что ставший для него самого бесполезным путеводитель эти двое проштудировали основательно. Тот, что повыше, был как раз в шёлковой фуражке, застёгнутой ремнём под подбородком. Коричневое саржевое пальто, широкие панталоны без штрипок, ботинки на толстой подошве и низком каблуке. Его спутник, годами постарше и ростом пониже, был в широкополой шляпе, наглухо застёгнутом чёрном сюртуке свободного кроя, надетом прямо на фланелевую рубашку, клетчатый золотисто-коричневый воротничок которой едва виднелся, а в руках держал плед, свёрнутый наподобие солдатской скатки. Панталоны и ботинки у него были в точности такие же, как у первого, за спиной виднелся небольшой ранец, а на груди в коричневом кожаном футляре болтался такой же «кодак цэ», как и у Маркевича. Тут-то Маркевич и признал их окончательно – давешние туристы, которых он видел, сидя около Ротонды в ожидании, когда Корвин соблаговолит спуститься. Когда до беседующих оставалось шагов пятнадцать, разговор вдруг завершился, в результате через минуту Маркевич и незнакомцы уже аккуратно делили ширину горной тропы. Шедший первым сюртук приветливо приподнял шляпу, второй же прошагал чуть по-журавлиному, даже не повернув головы.

– Кто это? – спросил Маркевич у Тера, когда, наконец, воссоединился со своими спутниками.

– Какие-то русские, из Петербурга, – пожал плечами Тер. – Говорят, вот, мол, месье Канак с нами третьего дня в горы ходил, да отчего-то продолжать отказался, мы, дескать, голову ломаем, отчего, а вот оно что – другого клиента себе нашёл, видать, побогаче. И смеются. То есть, смеётся – тот, что постарше. Второй-то ни слова не произнёс. Потом что-то сказали по-французски Шарлю, да и пошли дальше. А что – сами понимаете, не знаю.

Маркевич вновь взял на себя функции толмача и через пять минут картина стала ясною. Ну, или, наоборот, потеряла всякий смысл. Парочка эта действительно наняла Шарлеманя позавчера, прямо в гостинице, где они и остановились. И наниматься впредь Шарлемань и вправду отказался, ибо клиенты вели себя преглупо – не слушали никаких советов, один раз прямо на тропе затеяли чехарду и чуть не сорвались вдвоём с обрыва, пили неразбавленный бренди, хохотали во весь голос, а однажды – Шарлемань мог поклясться, что это так – тот, что повыше, поцеловал своего товарища в шею. Кроме же того, спустившись вниз, долго фотографировали Ротонду, в которую перед этим зашли гости доктора Веледницкого и – главное – не дали Шарлеманю чаевых. Сейчас же ему было сказано, что завтра они всё же хотят его ещё раз нанять, причём посулили плату втрое против обыкновенной. Шарлемань же, хоть и очень нуждался в деньгах, ничего не ответил, решив про себя сперва немного подумать.

– Любопытно, любопытно, – сказал Тер, выслушав рассказ Маркевича. – Особенно, конечно, про чехарду. Кстати, пока вы спали, в пансион ещё какой-то русский приходил. Я его, правда, видел мельком, он на террасе с Николаем Ивановичем да с Фишером и Шубиным кофий пил, но точно не из этих – с усами. Прямо Сабанеевские ванны в Пятигорске, а не Швейцария – одни русские кругом. Ну-с, господа, продолжим наш променад. Вы не будете против, Степан Сергеевич, если мы сделаем крошечный крючок? Во-он там, где расселина виднеется? Я там вчера ледоруб уронил, хочу сегодня достать, один он у меня при себе, тратиться на новый не хочу.

– А чего ж вчера не достали?

– А нечем было. А сегодня я – вот, видите – к верёвке двойной крюк приладил, да клин поперечный: им и зацеплю.

19. Снег в серебряной чаше

– Что ж, – сказал Антонин Васильевич Веледницкий, провожая глазами уходящий к почте дилижанс – «тот к раскаянью спешит, кто поспешно судит».

Лавров (он единственный встречал доктора, да и то поневоле: Елена Сергеевна нашла, что будет гораздо лучше для обоих супругов, если она полежит в комнате одна, в то время как муж прогуляется) поднял брови – подходящее к случаю латинское изречение Веледницкий привёл отчего-то не в оригинале. Виду, однако, не подал и ограничился тем, что без колебаний протянул доктору руку. Вид у Веледницкого был так себе: пальто явно послужило ему сегодняшней ночью в качестве одеяла, а повязать утром в полиции галстук доктор, очевидно, посчитал излишним. Руку доктор пожал – верный знак, что зла на Лаврова не держит. Тот с видимым облегчением присел на лавочку около калитки. Веледницкий последовал его примеру, но сказать они оба ничего не успели, так как из ниоткуда возникла мадемуазель, просияла, увидев доктора, сунула ему в руку пачку утренних писем и телеграмм и исчезла. Веледницкий погрузился в изучение корреспонденции и рассеянно произнёс, не отрываясь:

– Как вам сегодняшний обед, Борис Георгиевич?

– Честно говоря, я остался голодным. Чечевичная похлёбка хороша для детей фараоновых, мне же в ней не хватает плоти. Хотя бы того кролика, который мадам Марин извела на что-то вроде плохо переваренного паштета.

– Господь с вами, Борис Георгиевич, это риллет. Мадам отлично его приуготовляет. Даже папаша Пулен берёт у ней горшочек, если остаётся.

– Ну, пускай риллет. А всё не жаркое. Но да бог с ним, с обедом. Как вы? Что вы? Я, признаться…

– Пустое, Борис Георгиевич, всё пустое! Не корите себя. Расскажу, всё расскажу. Даже поужинаю вместе с вами, – он засмеялся. – Кто-нибудь из гостей отсутствует?

– Признаться, не следил. Горовосходители наши недавно вот вернулись. Господин Тер-Мелкумов, кажется, сломал ногу.

Ни грана кокаина не нашлось в обширном шкафу Веледницкого, сколько он ни начинал в нём копаться заново. Тер меж тем вёл себя вполне мужественно, даже не стонал, разве что тихо ругался по-армянски. Маркевич был рядом (как мог быстро, он рассказал про то как вытаскивал сорвавшегося Тера из расселины – слава богу, неглубокой