Смерть чистого разума - Алексей Королев

– Возможно, я не приглядывался.

Они замолчали. Даже через плотно закрытую дверь было слышно, как мадам отчитывала мадемуазель за какую-то неточность в счетах. «Сорок пять сантимов! Почти полфранка! Пять раз по сорок пять сантимов и никаких тебе, дорогая, городских башмаков!»

– А как себя чувствует господин Тер-Мелкумов? – неожиданно спросил Целебан.

Веледницкий пожал плечами:

– Сейчас уже, вероятно, спит. Я дал ему опиуму. А повреждённую ногу он зафиксировал себе сам, да так, что я бы лучше и не смог.

– А на что он жалуется по вашей, так сказать, части?

– На тремор в левой руке.

– Вот как? – сказал Целебан. – А вы не усматриваете связи между сегодняшним инцидентом и заболеванием господина Тер-Мелкумова?

– И да и нет, – уклончиво ответил Веледницкий. – Никакого тремора при первичном осмотре я не заметил. Правда, температура тела была слегка повышена, но это ещё может ни о чём не говорить.

– Да, тремор в горах штука неприятная, – заметил Целебан.

Веледницкий помолчал.

– Видите ли, инспектор, само по себе периодическое дрожание конечностей действительно может быть охарактеризовано словом «неприятность». Но дело в том, что в отдельных случаях это – первый симптом Paralisis agitans, сиречь дрожательного паралича. Болезнь эта трудная для выявления и излечения, вернее, если уж быть совсем откровенным – вовсе неизлечимая. Правда, все известные случаи свидетельствует о медленном и, если так можно выразиться, спокойном течении болезни. Просто постепенно отказывают одни члены за другим и хотя до полного паралича дело обычно не доходит, как и до кретинизма, но с годами человек неумолимо впадает в маразм и в конце концов умирает.

– И никакого облегчения?

– Я этого не сказал, – возразил Веледницкий. – Да, исцеление невозможно, но бороться со страданиями больного можно и нужно. Обливания холодной водою, электричество, cannabis indica в умеренных дозах, иногда мышьяк, железо – вот те средства, которыми я надеюсь улучшить положение господина Тер-Мелкумова. Разумеется, только после того, как он оправится от своей травмы и я получу полные доказательства своего предварительного диагноза.

Веледницкий опять немного помолчал.

– Он ещё не знает, чем, возможно, болен. Я не решился… до наступления полнейшей уверенности.

– Действительно, досадная история, – сказал Целебан. – Надеюсь, недуг вашего последнего оставшегося пациента не столь безнадёжен.

– Увы. Здесь я тоже бессилен как врач. Правда, если земной срок господина Тер-Мелкумова пока известен одному только Вседержителю, то в случае с Анной Аркадьевной я без боязни возьму на себя Его роль и рискну предположить, что жить ей осталось не более чем два – два с половиной года.

Целебан, наконец, удивился.

– Разве медицинская наука обладает подобными возможностями? И уж тем более, если рассуждать этически…

– То, что знает медицинская наука и того, чего она не знает, вам достоверно не расскажет ни один врач, – отвечал доктор Веледницкий. – Если он, конечно, не шарлатан. И вообще, medicus curat, natūra sanat. Что до этики, то полчаса назад вы сами безо всяких угрызений совести готовы были шантажировать меня имеющимися у вас конфиденциальными сведениями.

– Полноте, доктор. Шантаж – криминальное правонарушение, я же всего лишь выполняю свой долг. В конце концов это всего лишь маленький эпизод, который забудется уже завтра. Вернёмся к госпоже генеральше. Кстати, она действительно генеральша?

– Самая настоящая. Вдова генерала. Даже дважды.

– Что вы имеете в виду?

– Это известная всему русскому свету романтическая история. Много лет назад она вышла замуж за юного гвардейского мичмана, своего ровесника, человека её круга – а надо вам сказать, что отец Анны Аркадьевны был графом. Родила сына Сергея. И… влюбилась. В пожилого, некрасивого генерала, правда, причисленного к свите императора, ну так и её первый муж был без пяти минут флигель-адъютантом. При двое генерала откровенно называли мужланом – и за низкое происхождение, и за манеры. Анна Аркадьевна развелась, вышла замуж на свою любовь и через месяц после скромной свадьбы проводила мужа на войну с турками. Где он благополучно пал смертью храбрых. Так неполных тридцати лет моя пациентка стала вдовой. А её первый муж, человек благородный, ибо беспрекословно дал жене развод, тем временем сделал блистательную карьеру, в сорок лет став адмиралом и одним из ближайших советников царя по флотским делам. Несколько раз он предлагал Анне Аркадьевне вернуться – и она всякий раз отказывалась, уверяя, что обесчестит его этим поступком. Но по слухам, они виделись друг с другом несколько чаще, чем полагается бывшим супругам, пусть даже и имеющим общего ребёнка. Так или иначе, несколько лет назад адмирал Иван Балашёв умер, и за гробом его шла Анна Аркадьевна.

– Действительно, романтично. Чем она страдает?

– Эту болезнь чаще называют дюшеновой, научное же имя – Paralisis bulbaris progressiva. Никто в точности не знает её причины, те, кто рассуждает о «серьёзных нервных потрясениях», просто маскируют свою беспомощность перед этой загадкой. Впрочем, я встречал и статьи, в которых в качестве предпосылки дюшеновой болезни указывают самую обыкновенную простуду; это уж нелепица совершенная. Поразительно при этом, что ничего не зная об этиологии бульбарного паралича, мы довольно неплохо представляем себе его патогенез. Речь идёт об исчезновении больших ганглиозных клеток нервных ядер, находящихся в четвёртом желудочке головного мозга. Отсюда и паралич.

– Раз уж вы знаете, что именно происходит, то отчего же нет лечения? – спросил Целебан.

– Видите ли, в чём дело. Понимать природу болезни и уметь её лечить – вовсе не одно и то же. Гиппократ знал о холере, доктор Сноу во времена Крымской войны уже довольно отчётливо понимал, как идёт её развитие, но только десять лет назад доктор Хавкин нашёл, так сказать, противоядие.

– Она не выглядит умирающей. Впрочем, я видел её лишь мельком.

– У неё уже немного затруднена речь. Это первый признак. К сожалению, средства от прогрессирующей мышечной атрофии нет. Очень скоро её пища будет всё чаще оказываться не в пищеводе, а на одежде, глотать станет всё труднее и труднее, по губам почти не переставая начнёт бежать слюна. Наконец, рот её вовсе перестанет закрываться – и вот так, с вечно приспущенной челюстью, неряшливая, несмотря на самый внимательный уход, она и встретит свою неизбежную и уже довольно близкую кончину.

Целебан смотрел на доктора с нескрываемым любопытством:

– А ваша больная в курсе этих живописных картин?

– Само собой, нет. Она считает, что у неё возрастное расстройство нервной системы – как она мне сообщила в первую же нашу встречу. Разумеется, такой болезни не существует. Но сказать ей, как и господину Тер-Мелкумову, правду я пока не могу – поэтому мы и лечим это самое «возрастное расстройство». В основном настойками и зелёным чаем.

– А