Смерть чистого разума - Алексей Королев

плетёная ленточка служила закладкой, на ней доктор тетрадь и распахнул.

– Первое, что вам следует уяснить, инспектор, это то, что далеко не все живущие под крышей моего пансиона нуждаются в лечении.

Целебан приподнял брови.

– Вот как? Но берёте вы на четверть дороже обычного – и как написано в вашем буклете, за «квалифицированную медицинскую помощь даже в самых сложных случаях».

– Вы не поняли меня. Больного зачастую сопровождает прислуга или члены его семьи. Это обоснованно, и я никогда не отказываю в подобном сожительстве – и кстати, с постояльцев, которых я не консультирую профессионально, я беру за постой меньше. Например, прямо сейчас у меня из восьми постояльцев ни в какой помощи не нуждаются трое: господин Лавров, его секретарь господин Фишер и госпожа Шмидт, компаньонка госпожи Ставрович. То же самое относится и к господину Склярову, живущему в пансионе уже около двух с половиной лет на, так сказать, особом положении старого друга.

Целебан кивнул, давая понять, что всё понял. Карандашик его был нацелен на чистую страницу записной книжки.

– Что до сути дела, – Веледницкий ещё немного помялся, но, казалось, отринув последние сомнения, продолжил уже уверенно. – В действительности серьёзно больны только двое из гостей санаториума. Остальные, хоть и страдают, но хворями более-менее обыкновенными. Ну, скажем, госпожа Лаврова. У неё истерия. Это весьма распространённый невроз, которым страдают люди всех стран и всех классов. Женщины, однако же, чаще, чем мужчины. Медицина полагает здесь большую роль наследственности, однако мне так и не удалось добиться каких-то сведений из прошлой жизни госпожи Лавровой, которые могли бы пролить свет на природу её болезни.

– Мне всегда казалось, однако, – простите, доктор, я буду изредка вставлять свои замечания – что истерия суть болезнь приобретённая и более распространена в классах образованных, так как связана с неправильным воспитанием, избалованностью, недостатком физической нагрузки. Говорят, в английских школах истериков вовсе не бывает.

– Разумеется, вы правы, – ответил Веледницкий. – Однако в данном случае я склонен отвергнуть подобную картину, так как у меня сложилось впечатление – не спрашивайте, отчего, это чистое наитие, – что госпожа Лаврова не принадлежит к образованному классу по рождению. Сдаётся мне, что от чего от чего, а от недостатка физического труда она в детстве не страдала.

– Вот как? – Целебан удивился, поставил закорючку в книжечке, однако развивать тему уточняющими вопросами не стал.

– По описаниям самой больной, она в последние годы страдает от участившихся перемен настроения, приступов болезненного самолюбования, часто попадает в плен обуревающих её фантазий самого различного свойства. Появились головные боли, ухудшился аппетит, любое, самое слабое возбуждение вызывает сильнейшую раздражительность. В общем, классические признаки hysteria, описанные в любом учебнике. Я задал ей несколько интимных вопросов, касающихся половой сферы, – как известно, именно в этой области лежат истоки многих истерических неврозов, однако на эту тему больная говорить со мной отказалась категорически.

– Что, вероятно, не является необычным? – спросил Целебан.

– В последнее время всё реже и реже, – возразил Веледницкий. – Особенно среди дам, которых принято называть «современными», а госпожа Лаврова по всем признакам дама современная. Так или иначе, тему эту я более не поднимал.

– Чем же вы её лечите?

– О, всё довольно тривиально. Бром, металлотерапия. Видите ли, в лечении истерии самое сложное – заставить пациента поверить в то, что излечение в куда большей степени зависит от его желания и доверия врачу, нежели чем от средств фармакологических. С этим в случае госпожи Лавровой пока всё непросто. Она очень расстроилась, узнав, что я не практикую гипноз – она читала, что это весьма действенное средство.

– Тут всё предельно ясно, – сказал Целебан. – Но ведь не все пациенты столь безответственны?

– Нет, конечно. Вот господин Маркевич. Он серьёзно подходит к своему лечению, обследовался ещё в Петербурге. Я отправил его анамнез профессору Блейлеру, однако судя по всему клиническая картина ясна и так. Господин Маркевич жалуется на физическую и умственную слабости, быструю утомляемость, провалы в памяти, вялость – и одновременно периодическую избыточную возбудимость. Иногда, по словам больного, может провести в кровати двое суток, не имея моральных сил даже выйти на воздух. Боли в желудке, неприятный вкус во рту, сосание под ложечкой после приёма пищи, постоянное ощущение мурашек, ползающих по телу. В общем, неврастения во всей своей красе.

– Кажется, это болезнь столь же распространённая, как и предыдущая – и так же не слишком опасная?

– Да, но случай господина Маркевича особенный. Обычно неврастения начинает развиваться в подростковом возрасте, в шестнадцать, семнадцать, много в двадцать лет. В этот период происходит также половое созревание, иногда сопровождаемое злоупотреблением онанизмом – это одна из самых распространённых причин неврастении у молодых мужчин. Чем старше становится мужчина, тем меньше вероятность того, что у него начнутся неврастенические припадки. Господину Маркевичу двадцать шесть лет и по его словам, в юности он был совершенно здоровым человеком – приступы же начались не более трёх лет назад.

– Любопытно. Это излечимо?

– Да, вполне. В Петербурге Маркевича пользовали статическим током, но мне подобная мера представляется излишней. Вполне достаточно средств гомеопатических – я предпочитаю ferrum arsenicum. Полезен и рыбий жир. Главное же – прогулки, свежий воздух, общеукрепляющие процедуры. Господин Маркевич очень хороший пациент.

Теперь господин Шубин. Не скрою, сперва мне показалось, что он просто симулянт. Симптомы, им описанные, – «Да что-то голова болит-с. Так нельзя ли это прекратить?» – вовсе не похожи на те, что побуждают ехать лечиться за тридевять земель. Сперва я списал это на причуды миллионщика, однако затем мне удалось установить, что «голова болит» у него не сама по себе, а сопровождается тошнотой и даже рвотою. Добавим повышенное сердцебиение, потливость, покраснение лица и сужение зрачков. Это уж дело другое. Мигренью дамы привыкли иносказательно называть свои календарные дни, а меж тем это болезнь, hemicrania paralytica – пусть и не очень серьёзная.

– Вот закончим наше маленькое дело, непременно проведу у вас недельку, доктор. Что что, а мигрень мне не понаслышке знакома. Не подозревал, что её лечат.

– Милости просим. Лечат, лечат, и вовсе не трудно. Если, конечно, нет отягчающих обстоятельств – сифилиса там, или эпилепсии. Единственный безвредный препарат тут – Secale cornutum, средство гомеопатическое. А так – исключительно физические нагрузки и ограничения излишеств. Никакого красного мяса – это раз. Никакого табака и алкоголя – это два. Полное половое воздержание – это три. Ну, при приступах на голову льду положить и на диван в тёмную комнату.

– Непременно в тёмную? – засмеялся инспектор Целебан.

– Непременно.

– Кстати, я видел господина Шубина с сигарою.

– Человек слаб. Но, сдаётся мне, с