Человек и наука: из записей археолога - Александр Александрович Формозов

и обычно набрасывал крупные фигуры. Его преемники могли рисовать на той же плоскости уже на более узком пространстве, не занятом ранней композицией, и чаще всего делали изображения поменьше. Но все это касается соотношения фигур на одном камне, а не на нескольких в пределах одного местонахождения и, тем более, не на разных памятниках. Даже если мы придадим этому положению характер закона, оно свидетельствует лишь о том, что лошадей в Шишкине запечатлели раньше, чем лосей, а вовсе не о том, что перед нами палеолитические фрески. Святилище в данном пункте могло возникнуть и в неолите. Считать размеры фигур точным показателем возраста всюду и везде, безусловно, нельзя. Есть много случаев, когда мелкие рисунки создавались до крупных[141].

Факты, приведенные мною в доказательство этого, Мартынов пытался отвести, ссылаясь на то, что они взяты из удаленных районов — Карелии и Азербайджана, а не из сибирских материалов. Но я называл и сибирские примеры, о чем Мартынов умолчал. А поскольку использование скал первобытными художниками в Карелии и Якутии ничем принципиально не отличалось, упомянуть в этой связи Кобыстан и Залавругу вполне возможно.

Наконец, Мартынов сказал о недавней находке на Тутальском Камне на Томи, якобы подкрепляющей палеолитическую дату Шишкинских лошадей. Это, кажется, единственный новый факт во всей статье. Увы, рисунок таков, что трудно даже понять, какая часть тела животного здесь показана. Рассуждение же в целом представляет собой типичный порочный круг: рисунок с Томи похож на Шишкинский, считающийся палеолитическим, — значит, и он палеолитический, а раз он палеолитический, значит Шишкинский, бесспорно, палеолитический.

Не лучше и с выделением неолитических петрографов. Мартынов вновь напомнил о костяных статуэтках лосей, найденных в сибирских неолитических стоянках и погребениях, видя в этом, вслед за Окладниковым, основание датировать неолитом фигуры тех же зверей на писаницах. В моей книге, помимо известных Мартынову скульптур Базаихи и острова Жилого, указано еще четыре и выражено согласие с мнением Окладникова, что некоторые наскальные изображения лосей могут быть неолитическими.

Суть дела, однако, в ином. Доказывают ли находки в неолитических комплексах, что любая одиночная фигура лося на петроглифах относится к неолиту? Окладников и Мартынов думают, что да. Но ведь в памятниках эпохи бронзы и железа тоже есть изображения лосей, подчас близкие по стилю к тем, что вырезаны на камнях в Сибири. Если Мартынов признает, что в Средней Азии силуэты козлов-тэке, выполненные в одном стиле, выбивали на скалах на протяжении тысячелетий — от первобытности до сего дня, — то почему не допустить, что и в Сибири основное промысловое животное — лось — оставалось излюбленным сюжетом в течение длительного времени. Зародившись в неолите, этот сюжет мог дожить и до относительно поздних этапов истории.

Обсуждать эту возможность Мартынов не захотел. Вместо спора со мною он утверждает, что, приводя аналогии шишкинским быку и лосям, я сравнивал несопоставимые вещи: древние рисунки Шишкина одиночные, а подобранные мною параллели вырваны из композиций. Это неверно. На перечисленных мною гравировках в Шалаболине на Енисее и в ряде мест в Казахстане и Средней Азии быки запечатлены по одиночке[142].

Сопоставлял я и совершенно аналогичные композиции с парой идущих лосей из Шишкина, из которых одну Окладников отнес к неолиту, а другую — к курыканскому времени. Мартынову все ясно: композиции, где на лосей охотятся всадники, конечно, железного века, а те, где лоси показаны сами по себе, — неолитические. Но это как раз и заставляет усомниться в верности классификации Окладникова. Ничто не мешало курыканам иногда изображать просто лосей, а иногда охоту на них.

Таковы, по сути дела, все аргументы, приведенные Мартыновым в споре со мною. Ничего существенного к работам Окладникова он не добавил. А тот факт, что за двадцать с лишним лет не появилось ни одного нового аргумента в пользу его периодизации наскальных рисунков, тогда как возражения против нее постепенно накапливаются, не может не настораживать.

Защищая схему Окладникова, Мартынов подчеркивал, что она ни в коей мере не основана на интуиции, а имеет строго научную базу. Он недвусмысленно заявлял, что критические замечания о трудах этого автора вообще недопустимы, и был чрезвычайно обеспокоен отстаиванием его приоритета. В моей книжке «Памятники первобытного искусства» там, где говорится о воздействии сюжетов древневосточного происхождения на создателей северных петроглифов, нет ссылки на Окладникова. По мнению Мартынова, это означает, что я присвоил чужие идеи. В популярных брошюрах число сносок ограничено, но, если бы я захотел подкрепить это неновое положение аппаратом, не на Окладникова надо бы было сослаться. У нас более чем за десять лет до него о том же писал В. И. Равдоникас, а за рубежом эту тему разрабатывала целая плеяда ученых, в первую очередь О. Альмгрен.

Услышать от Мартынова обвинение в плагиате тем более странно, что в его собственных сочинениях легко найти текстуальные заимствования из той же моей книжки и без сносок и без кавычек. Сравните:

А. А. Формозов, 1966

Петроглифы буквально слиты со своим фоном. Их трудно оторвать от всего природного окружения... Художник приспосабливался к изгибам и выступам скалы. Наскальные рисунки... помогают нам уловить самое существенное в первобытном мышлении... Охотник до тонкостей знает все повадки, все оттенки поведения зверей... Именно поэтому художник каменного века сумел так убедительно показать... величаво шествующего мамонта.

А. И. Мартынов, 1972

Рисунки буквально слиты с фоном скалы. Их трудно оторвать от всего природного окружения. Художник приспосабливался к изгибам и выступам скалы. Наскальные рисунки помогают нам уловить самое существенное в первобытном мышлении... Человек-охотник и художник — до тонкостей знал все повадки и особенности зверей, все оттенки их поведения. Именно поэтому он сумел так убедительно показать интересующие его образы.[143]

В борьбе за приоритет Окладникова Мартынов доходил до курьеза. Чернецов сравнил рисунки Томской писаницы с кулайским бронзовым литьем. Мартынов отверг эту аналогию, но тут же указал, что еще до Чернецова сопоставление делалось Окладниковым. Мне ставилось в вину, что в статье 1967 года я не учел доклад, прочитанный Окладниковым в 1969 г.

Я решил ответить Мартынову и послал в новосибирский журнал статью «К дискуссии о сибирских наскальных изображениях». Вскоре мне ее вернули, сославшись на то, что я не сотрудник Сибирского отделения. Но ведь и Мартынов служил в другом ведомстве! Пришлось отдать мой отклик в «Советскую археологию».

Между тем были подготовлены рецензии на мою книгу. Первая — принадлежала сотруднику Ленинградского отделения нашего института Я. А. Шеру. Выпускник Киргизского пединститута, он сначала занимался древностями как любитель, потом был взят