"Загадка" Смерша - Николай Лузан

3 августа 1944 года «Иосиф» через голову руководства «Цеппелина» направил радиограмму лично Кальтенбруннеру. За всю историю Главного управления имперской безопасности Германии это был первый случай, когда агент обращался непосредственно к руководителю такого уровня. Да еще с каким обращением?! В нем «Иосиф» не скупился на хлесткие оценки работы бюрократов от германской разведки.

«Господин обергруппенфюрер! В момент, когда Германия находится в опасности, нам удалось добыть весьма ценный материал. Этот материал не используется уже 14 дней. Он стареет. Мы у площадки уже четыре дня. Когда мы приехали на площадку, то нам предложили искать другую. Мы предложили забрать из М. контейнер с материалами и, несмотря на это, уже два дня не получаем никаких указаний. Поиски другой площадки оттянут время и потребуют дополнительного риска. Мы вынуждены Вас обеспокоить нашей просьбой о немедленном решении».

Тот день стал самым черным для Курека, Курмиса и Бакхауза за все время их службы в разведке. Они не находили себе места в кабинете Кальтенбруннера. Взбешенный обергруппенфюрер не хотел слушать никаких объяснений. Попытки Курека свалить все на летчиков, которые не смогли подготовить самолет, и плохую погоду только распалили его. Такого рева стены кабинета давно не слышали. За пять минут, что бушевал Кальтенбруннер, Курек, Курмис и Бакхауз успели побывать на Восточном фронте и быть разжалованными в рядовые. Они не пытались возражать и искать себе оправдание. Им ничего другого не оставалось, как молча сносить оскорбления. Требовательный телефонный звонок оборвал Кальтенбруннера на полуслове.

Заработала линия прямой связи с Гиммлером. Он поднял трубку. Из их разговора Курек, Курмис и Бакхауз догадались: содержание радиограммы также стало известно Гиммлеру. Они ловили каждое слово и пытались прочесть по лицу Кальтенбруннера, чем им грозит это объяснение с рейхсфюрером. Судя по интонациям в голосе и сухим лаконичным ответам, Кальтенбруннер, похоже, не собирался поднимать шума из-за скандального случая с радиограммой «Иосифа». Закончив разговор, он швырнул трубку на рычаг, зло сверкнул глазами на вытянувшихся у стены подчиненных и потребовал в течение недели вывести в Берлин материалы, добытые Лещенко, а вместе с ними группу «Иосиф».

Наступая Куреку на пятки, Курмис с Бакхаузом как ошпаренные выскочили из кабинета Кальтенбруннера. Подстегнутые его недвусмысленными угрозами об отправке на Восточный фронт, они рьяно взялись за выполнение приказа. Бакхауз тут же выехал на Темпельгофский аэродром, чтобы подогнать специалистов с подготовкой самолета. Курек с Курмисом занялись составлением радиограммы для «Иосифа». В ней они, как могли, старались успокоить агентов и удержать от опрометчивых шагов. Курек писал, и его перо, будто тупой плуг в проросшей корнями земле, застревало на каждой букве. После разноса у Кальтенбруннера ему приходилось выдавливать из себя каждое слово.

«Ваша обеспокоенность доложена обергруппенфюреру. Он выражает восхищение вашими мужеством и выдержкой. Сохраняйте терпение. Мы делаем все возможное, чтобы забрать вас и материалы. В ближайшее время за вами будут направлены самолет и специальная группа из сотрудников «Цеппелина». Координаты площадки для посадки остаются прежние. Да поможет вам Бог!»

Нестандартный ход, задуманный в оперативном штабе Смерша, оправдал себя. Сообщение из «Цеппелина» от 3 августа, сразу после расшифровки попавшее на стол Абакумову, рассеяло последние сомнения контрразведчиков в том, что в Берлине решили отказаться от рискованной затеи, связанной с посылкой самолета для вывоза агентов и материалов. Окончательную точку в переговорах поставила очередная радиограмма «Цеппелина». Ее «Иосиф» принял 8 августа. В ней Берлинский разведцентр извещал:

«Ждите самолет в ночь с десятого на одиннадцатое».

В ту ночь Окунев, Тарасов и Виктор вместе с бойцами из группы захвата напрасно жгли костры на поляне неподалеку от деревни Михали. Самолет над ней не появился.

На следующий день «Цеппелин» поспешил успокоить своих агентов и сообщил:

«Приносим свои извинения за ту опасность, которой подвергаем вас. Летчики ошиблись с районом. Сохраняйте терпение и выдержку. Мы до конца остаемся с вами. Операцию повторим в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое».

Прошло два невыносимо долгих дня, и наконец наступило 14 августа 1944 года. Ранним утром оперативная группа Смерша, которой на этот раз руководил Барышников, выехала из Москвы в Егорьевск. Вместе с ним на встречу с курьерами «Цеппелина» отправились Виктор и Николай. В батальоне внутренних войск НКВД им пришлось оставить машины и дальше до места добираться на подводах. В пяти километрах от деревни Михали, в глубине леса, на поросшей мелким кустарником поляне находилась посадочная площадка для приема самолета из Берлина.

За время, прошедшее с 12 августа, на ней ничего не изменилось. Разве что пожухлые листья на срубленных ветках выдавали канавы, отрытые в конце посадочной полосы. После короткого отдыха и обеда Барышников распорядился сменить маскировку на ямах-ловушках, а от инженера-летчика потребовал заново перепроверить свои расчеты. Его беспокоили глубина и ширина канав. Он опасался, что экипажу самолета не удастся погасить скорость, и контрразведчикам придется довольствоваться грудой металла и десятком обгоревших трупов.

Инженер-летчик попытался было вступить в спор с Барышниковым, но его аргументы на того впечатления не произвели, и ему не оставалось ничего другого, как заново все пересчитывать. После этого группа бойцов, вооружившись лопатами, принялись засыпать старые и рыть новые канавы. Не пришлось скучать и Тарасову с группой захвата. Накануне прошел сильный дождь, и кучи валежника, которые должны были служить сигнальными огнями, отсырели. Барышников, не надеясь на канистру с бензином, приказал им разобрать стог сена. Окунев тоже не остался без дела, вместе с радистом занялся сооружением шалаша из жердей и елового лапника. В нем разместился штаб управления операцией. Рядом с ним Николай и Виктор соорудили себе укрытие и развернули рацию для связи с «Цеппелином».

С наступлением вечерних сумерек движение на поляне прекратилось, и только очень внимательный взгляд мог заметить следы пребывания человека. После ужина, прошедшего «всухую», — Барышников не разрешил старшине выдать положенные «наркомовские» сто граммов — офицеры, собравшись в штабе, коротали время за не имеющими ни начала, ни конца армейскими байками и анекдотами. По соседству с ними под навесом из веток расположились бойцы из группы захвата. Молодые парни, у которых энергия и силы били через край, разминали в борьбе затекшие тела, и тишину ночи время от времени нарушали сдавленный смех и глухая возня.

Время перевалило за полночь. Стрелки подобрались к часу но, несмотря на убаюкивающую таинственными шорохами тишину, ни у кого ни в одном глазу не было сна. С приближением часа «Ч» — появления вражеского самолета — нервный азарт будоражил офицеров и бойцов. Они все чаще бросали вопрошающие взгляды на радиста и на небо.

Барышников поднес часы к глазам, и светящиеся слабым фосфоресцирующим светом стрелки показали час двадцать. По всем расчетам самолет с посланцами «Цеппелина» должен был находиться на подлете. Барышников поднял голову к небу — оно было безмолвно — и нервно переступил с ноги на ногу. И тут ожила рация. Бодрый писк морзянки заставил его встрепенуться, он подошел к радисту. Тот на ходу переводил на понятный ему язык замысловатый набор из точек и тире. Центр связи московской зоны ПВО сообщал: