"Загадка" Смерша - Николай Лузан

Со смешанным чувством изумления и тревоги Бородавко смотрел по сторонам. Он ожидал увидеть совершенно иную Москву — разрушенную бомбардировками, умирающую в тисках голода, как о том трубила гитлеровская пропаганда.

Бородавко не мог скрыть своего удивления и вопросительно посмотрел на Виктора. Тот загадочно улыбнулся и махнул рукой вперед. На них, нависая и закрывая горизонт, надвигалась мрачная громада Лубянки. Курьер «Цеппелина» поежился, а когда водитель свернул с дороги и остановился перед массивными металлическими воротами, студнем растекся по сиденью. Вместо комфортабельной конспиративной квартиры «Иосифа» он оказался на Лубянке и предстал перед контрразведчиками.

Барышников с Утехиным, не дав ему опомниться, устроили очную ставку с Гальфе. Вид первого в тюремной робе и второго — Бутырина в выглаженной новенькой форме, сказали Бородавко — со Смершем можно и даже очень нужно дружить. И этот, оказавшийся на поверку трухлявым, орешек «Цеппелина» раскололся на первых же минутах допроса. Спасая свою шкуру, Бородавко дал подробные показания об известных ему гитлеровских агентах, заброшенных в советский тыл, сообщил сигнал опасности, который должен был поставить в радиограмме в том случае, если бы работал под контролем советской контрразведки, после чего отправился в камеру, чтобы, когда придет время, выйти на связь с «Цеппелином» и предстать перед очередным курьером.

На следующий день, демонстрируя германской разведке возможности Лещенко и «Иосифа», Окунев вместе Виктором сфотографировали подготовленный в Генштабе и наркомате путей сообщения дезинформационный план железнодорожных перевозок для Красной армии на июль — сентябрь 1944 года.

21 июля «Иосиф» вышел в эфир и сообщил в Берлин:

«Друг прибыл. Привез все! Материалы сфотографированы. Всего 97 листов в таблицах».

На «мелочности» гитлеровской разведки — фунты стерлингов оказались фальшивыми — контрразведчики Смерша не стали акцентировать внимание.

Такая оперативность в их работе вызвала восхищение у Курека. В ответной радиограмме он не скупились на похвалы:

«Выражаем благодарность и наивысшую похвалу! Желаем успеха! Заберем вас, как только будет возможно».

Лучшая агентурная группа «Цеппелина» — «Иосиф» по-прежнему оставалась вне подозрений.

Прошла неделя, а Берлин все тянул с отправкой спецгруппы и вылетом самолета. Вмешались погода и бюрократические проволочки. И только 28 июля напряжение в оперативном штабе операции «Загадка» спало. Берлинский радиоцентр радировал:

«Самолет наготове. В ближайшие дни заберем».

Закончился июль, наступил август, а самолета и курьеров «Цеппелина» на Лубянке так и не дождались. Барышников с Утехиным ломали головы над тем, как заставить активизироваться гитлеровцев и вытащить крупную птицу на приготовленную ими наживку. Продолжать и дальше бомбардировать «Цеппелин» радиограммами не имело смысла. И Барышников, и Утехин прекрасно отдавали себе отчет в том, что окончательное решение по отправке самолета и спецгруппы под Егорьевск принимается на уровне Кальтенбруннера, а то и выше. Вдохнуть свежее дыхание в операцию можно было только неординарным ходом, и на его поиски они отправились в кабинет Абакумова.

Тот находился у себя и занимался рассмотрением документов, поступивших из управлений Смерша фронтов. На стук двери Абакумов поднял голову и, посмотрев на кипу материалов в руках у Барышникова и Утехина, грустно пошутил, что все сговорились похоронить его в бумагах. Они замялись. Утехин сделал движение на выход. Абакумов остановил его, отложил документы, прошел к столу для заседаний и кивнул на стулья. Барышников с Утехиным сели и переглянулись, не зная, с чего начать доклад. Их удрученный вид говорил сам за себя. Абакумов без слов понял, что в операции «Загадка» возникла опасная пауза. Стратегическая наживка для «Цеппелина» — план воинских перевозок для Красной армии на июль — сентябрь 1944 года — почему-то не сработала.

В Берлине первоначально клюнули на нее. Подтверждением тому являлись радиограммы, поступающие из «Цеппелина». В последней Курек сообщал, что готов рискнуть и послать за материалами Лещенко самолет и спецгруппу. Но шли недели, а дальше слов дело не продвигалось. Время неумолимо таяло и работало против Смерша. Абакумов, Барышников и Утехин прекрасно понимали: дальнейшая затяжка девальвировала информацию Лещенко. В сентябре в глазах Кальтенбруннера она могла полностью потерять свою актуальность, и тогда рассчитывать на то, что «Цеппелин» пошлет за ней самолет и спецгруппу, будет наивно.

Предложение Барышникова подтолкнуть германскую разведку к активным действиям сообщением «Иосифа» о получении через Лещенко новой стратегической информации ни Абакумов, ни Утехин не поддержали. Они полагали, что это скорее вызовет обратную реакцию — насторожит Кальтенбруннера и Курека и даст им повод для подозрений. Существенно затрудняли реализацию предложения Барышникова и объективные обстоятельства. Они не зависели ни от их воли, ни от их желаний. При всей пробивной способности Абакумова согласование содержания такого рода информации с Генштабом Красной армии и наркоматом путей сообщения могло затянуться не на одну неделю. А времени у них не было.

Казалось, ситуация зашла в тупик, но здесь со стороны Абакумова прозвучало неожиданное предложение. Он рекомендовал Барышникову и Утехину искать решение проблемы не в «стратегических облаках», а на земле, в области человеческих чувств и эмоций. Развивая свою мысль дальше, он предложил идти от жизни и поставить себя на место агентов «Цеппелина». Агентов, которые не за страх, а за совесть выполняют задания, провели в тылу врага больше года, осуществили вербовку ценного агента, через него добыли важнейшую информацию, а она по вине бюрократов от разведки больше двух недель лежит мертвым грузом.

Барышников с Утехиным задумались. Своими неожиданными ходами «от жизни» Абакумов не один раз озадачивал подчиненных и наталкивал на вроде бы не совсем логичные, но в конечном итоге эффективные пути решения самых острых проблем. В ворохе замысловатых выражений, чем порой грешили в своих докладных умствующие начальники, или в запутанных оперативных комбинациях, где терялись молодые сотрудники, он находил то самое главное звено и предлагал тот самый тонкий ход, которые выводили из тупика, казалось бы, безнадежную ситуацию. И на этот раз его предложение навело Барышникова с Утехиным на оригинальную мысль. Ее исполнителем мог стать Дуайт-Юрьев.

Николай, с его резким и независимым характером, был способен на дерзкую выходку и должен был стать тем самым возмутителем спокойствия в «Цеппелине». Барышников и Утехин сошлись на том, что эта выходка должна быть направлена против Курека с Курмисом. Абакумов с ними не согласился — Курмис и Курек являлись лишь исполнителями чужой воли — и предложил искать кого-то повыше. Барышников не стал размениваться на второразрядного чиновника германской разведки и заявил, что надо «бомбить радиограммами» самого Гиммлера. После короткого спора они сошлись на кандидатуре Кальтенбруннера.

Захваченные новой идей, Барышников с Утехиным не задержались в своих кабинетах и сразу же отправились на конспиративную дачу в Малаховку. Там вместе с Виктором и Николаем они занялись подготовкой «крика души» в Берлин.