Пропавший легион - Гарри Тертлдав

Помня, что Хелвис помахала ему рукой из окна на втором этаже, Марк поднялся по широкой лестнице, совсем не похожей на ту винтовую лестницу, что вела в башню, где засел Авшар. Неужели она махнула ему рукой только два дня назад? Ему было сейчас тяжелее, чем тогда, когда он гнался за колдуном, меч Хемонда тянул его к земле, как свинцовый. Трибун вспомнил, как Хелвис показывала ему сверкнувшее золотом в лучах солнца украшение. Он примерно представлял себе, где искать ее. Дверь в комнату была открыта, и он услышал чистое контральто, которое было ему так хорошо знакомо.

— Подожди здесь немного, — строго говорила Хелвис. — Я должна узнать, что там случилось и почему такой шум.

Они столкнулись в дверях. Хелвис резко остановилась и засмеялась, удивленная:

— Здравствуй, Марк! — сказала она. — Ты ищешь Хемонда? Я не знаю, где он. Кажется, на учениях… А что случилось? Я не вижу из окна… — Она внезапно остановилась, и голос ее изменился. — Почему ты такой мрачный? Что-нибудь случ… — Голос задрожал. — Нет, — сказала она тихо, — нет.

Краски исчезли с ее лица, когда она наконец узнала меч в ножнах, который он принес. От неожиданности она побледнела, вцепилась в ручку двери, как бы ища опоры, которой не было.

— Кто это, мама?

Легко одетый мальчик трех-четырех лет от роду смотрел на Скавра из-за юбки матери. У него были ее голубые глаза и белокурые волосы Хемонда. Марк даже не подумал о том, что у Хемонда могут быть дети, и почувствовал себя еще хуже.

— Разве ты не идешь на улицу? — спросил малыш.

— Да. Нет. Через минуту, — ответила она. Глаза Хелвис скользнули по липу трибуна, умоляя дать ей любое объяснение тому, что он принес. Он кусал губы, пока боль не заставила его зажмуриться, но не было ничего, что смягчило бы жестокую весть, что бы он ни сказал или ни сделал.

— Так ты не идешь на улицу, мама? — снова спросил мальчик.

— Тихо, Мальрик, — сказала Хелвис. — Ступай в свою комнату.

Он ушел и закрыл за собой дверь.

— Это правда? — спросила она, все еще не веря. Она уже поняла, что произошло, но отказывалась в это верить.

— Да, — ответил он так мягко, как только мог.

Не глядя на трибуна, двигаясь медленно, как бы во сне, Хелвис взяла в руки меч Хемонда. Она погладила старое лезвие, коснулась пальцами рукояти.

Марк знал, что запомнит эту руку на всю жизнь. Довольно крупная для женщины, она была все же мала для того, чтобы обхватить рукоять меча. С опущенной головой вдова отнесла меч в свою комнату и вскоре вернулась.

Когда она наконец взглянула на трибуна, слезы струились по ее лицу.

— Веди меня к нему, — сказала она.

Они пошли вниз по лестнице. Хелвис схватила Марка за руку, словно утопающий за доску, чтобы удержаться на плаву еще несколько минут. Она все еще старалась не думать о случившемся и говорила о мальчике, чтобы только не столкнуться с тем невероятным, что лежало на улице — холодное и неподвижное.

— Почему же меч принес именно ты? — спросила она у трибуна. — Я не хочу оскорбить тебя, но ты не принадлежишь к нашему народу и не следуешь нашим традициям. Почему же ты пришел?

Ответить на этот вопрос было нелегко. Он мог бы отделаться отговоркой или выдать более-менее приемлемую ложь, но оказался совершенно не готов к этому. Фальшивая доброта куда хуже жестокой правды.

— Мне показалось, что это единственно правильное решение, — сказал он. — Я чувствую себя виноватым в его гибели.

Она остановилась так внезапно, как будто он ударил ее. Ее ногти впились в его кожу. Через минуту ее лицо смягчилось. Марк почувствовал, как по его руке потекли капли крови.

— Расскажи мне все, — сказала она, и он начал рассказ, сначала через силу, затем все больше увлекаясь.

— Он умер быстро, моя госпожа, — заключил он не очень уверенно, пытаясь найти хотя бы какое-то утешение. — У него не было времени почувствовать боль… Я… — У Марка перехватило горло. Сознание бесполезности любых соболезнований заставило его замолчать вернее, чем любой кляп.

Хелвис коснулась его руки настолько мягко, насколько жестоко она сделала это только что.

— Ты не должен себя мучить за то, что выполнил свой долг, — сказала она. — Если бы Хемонд оказался на твоем месте, он сделал бы то же самое. Это в его характере, — добавила она мягко и снова заплакала: горькая правда начала пробиваться к ее сознанию сквозь все защитные барьеры.

Несмотря на свое горе, она пыталась успокоить его, это потрясло Марка, он почувствовал себя еще хуже. Такая женщина не заслуживала подобной участи. Почему ее жизнь оказалась сломанной из-за интриг какого-то колдуна или случайной встречи Хемонда с Марком? Ну что ж, еще одна добавка к счету, который он предъявит Авшару. Как будто еще не достаточно.

После полумрака казармы солнечный свет на улице ослепил римлянина.

Увидев толпу, окружившую тела Хемонда и его солдат, Хелвис отпустила руку Скавра и побежала им навстречу. Неожиданно оказавшись один среди чужого народа, трибун вдруг почувствовал, что понимает одиночество Виридовикса.

Он нашел какое-то извинение и вернулся к своим солдатам.

* * *

Обливаясь потом, при всех регалиях, Марк стоял в центре видессианского Амфитеатра и думал о том, что никогда в жизни не видел такого моря людей, собравшихся в одном месте. Пятьдесят, сто тысяч — он не мог сказать наверняка, сколько их было.

В течение трех дней глашатаи ходили по улицам, объявляя решение Императора говорить со своим народом в Амфитеатре. Большая арена стала заполняться людьми перед восходом солнца, и сейчас, за несколько минут до полудня, она была забита так, что негде яблоку упасть. Единственное открытое место было в центре арены и ведущей к ней лестницы, по краям которой выстроилась императорская гвардия. Это свободное пространство можно было считать открытым лишь отчасти. Его заполняли статуи из мрамора, золота и бронзы, а в центре стоял высокий гранитный обелиск, уходящий в небо своим острым шпилем. Вокруг него теснилась видессианская знать, чиновники в пышных и нелепых одеждах, соответствующих занимаемой должности, высшие жрецы в голубых плащах, отряды солдат из каждого уголка мира, служившие Империи. Среди них был и Скавр со своей манипулой. Его отряд находился у самого рострума, с которого Император собирался обратиться к народу.

Слева и справа от римлян стояли отряды рослых халога, неподвижных, как окружающие их статуи. Казалось, однако, что вся воинская дисциплина мира не в силах согнать с их лиц неприязнь. Почетное место, занятое римлянами, всегда было их местом, и они не слишком обрадовались, когда их оттеснили вновь прибывшие наемники — люди, которые даже не умеют правильно приветствовать Императора.

Однако сегодня центральное место принадлежало римлянам по праву.

Новость о чародейских кознях и нападении Авшара на Скавра, о смертельной западне, которую Авшар устроил для него и акритай, пронеслась по городу, как огонь по сухому лесу. Погоня за чужеземцем, которую видел вчера Марк, была только началом волнений. Многие видессиане решили, что, если Казд нанес удар в их собственной столице, то Фос дал им право отомстить любому казду или даже любому чужеземцу, если уж на то пошло. Почти все подданные Казда, которые находились в Видессосе, были купцами или торговцами, они жили здесь еще с тех времен, когда западный сосед Империи назывался Макураном. Они ненавидели захватнические набеги своих правителей больше, чем сами видессиане. Но их чувства не имели никакого значения для толпы, кричавшей «Смерть Казду! «и не задававшей никаких вопросов своим жертвам.