Дело всей жизни. Книга вторая - Ульяна Громова

Бросив ему тысячную бумажку — меньше не было, решительно направился к нужной высотке. Консьерж в годах не успела пикнуть, когда я прошел мимо и махнул пешком пару пролетов. Потом вызвал лифт и поднялся на последний этаж.

Решительно вжал кнопку звонка.

Через минуту дверь распахнулась. На пороге стоял Горячев Александр Вячеславович — владелец предприятия оборонной промышленности, мой партнёр по бизнесу, поставщик комплектующих для мнемошлемов, отец моего сводного брата, отчим Вари, второй муж моей матери.

— Никита… Германович… необыкновенно рад вас видеть живым и здоровым, — немало удивился он моему визиту.

Я протянул ему руку, мужчина пожал ее и, не отпуская, второй пригласил войти в его дом.

— Нам нужно поговорить. Но сначала я должен видеть Варю. Она дома?

— Ей нездоровится, — протянул непонимающе, нахмурившись.

— Поэтому я тут.

Александр посмотрел на второй уровень, я проследил за его взглядом и увидел ее.

Варя стояла бледная, растрепанная, в спортивных штанах и необъятной крупной вязки кофте, куталась в нее, натянув ворот чуть не до самых глаз — вряд ли ей было холодно, на шее и плече я оставил красноречивые метки — их она и скрывала. Глаза блестели страхом и болью. От той сексуальной маньячки — холодной по натуре и горячей в постели — не осталось и следа. Это была просто девчонка, малолетка, младше моей Несси. Почти ребенок. Ей всего лишь восемнадцать.

Я взлетел к ней по лестнице, сам не заметил как. Она отшатнулась от меня, съежившись, у меня ком в горле застрял от того, как на ее глазах мгновенно выступили крупные слезы. Уничтожил последний разделявший нас шаг и прижал к себе эту кроху. Спеленал руками и ткнулся губами в макушку.

Есть эмоции, которые не передать словами. Есть поступки, которые ими не объяснить. Есть вещи, которые не нужно озвучивать.

Варя зарыдала, вцепившись в мою замшевую куртку, но не отталкивала, а вжималась в мое тело, будто хотела натянуть его на себя, защититься им, таким — по сравнению с ее — большим, от самой себя. Я как никто другой знал, насколько больно быть вот такой, какой она хотела всем показаться. Она сломана, и я пришел узнать, кем и почему. Потому что она — моя семья. Неправильная, истерзанная, нездоровая, но моя. Семья.

Я глотал слезы, тщетно.

Я нашёл ее — мою нимфоманку. Если бы Джейк только знал, как он был прав…

Горячеву хватило мудрости и такта не требовать объяснений, пока Варя не уснула. Я только надеялся, что верно угадал ее комнату, потому что на втором уровне обнаружилось пять спален. Если я правильно выбрал, Варина оказалась угловой. Расспрашивать девушку в таком состоянии просто не пришло в голову, видно было по кругам под глазами и припухлостям, что пока я сутки спал, она подыхала от того, что я с ней сделал.

А я принял это как главное поражение в моей жизни, глобальную катастрофу, но не мог себе позволить зациклиться на том, как меня внутри корёжило и свинчивало, вырывая нервы с корнями. Я нужен Варе — чувствовал это, какую-то необъяснимую связь с ней, интуиция подсказывала, что именно во мне и в моей помощи она нуждается. Не представлял, что могу сделать, когда сам опрокинул ее в такое состояние, доломал ее и так разобранную и — был уверен — никому не доверявшую.

Увлек ее на постель, она скрутилась на моей груди, как обиженный несчастный подросток, зарылась до бровей в свой свитер и натянула его до самых пяток на поджатые к груди ноги. А я держал ее в руках, пока не засопела спокойно, вымотанная истерикой, и осознавал, что ничего не чувствовал. Я ее не хотел. Ничего больше с ней не хотел. Я нашел свою нимфоманку, но совсем не для того, чтобы уйти в секс-запой, как настаивали оба психоправа. Теперь не понимал, как не увидел сразу, почему не подумал, что не может быть такая молоденькая девушка быть такой прожженной любовницей. Что с ней сделали? Кто? Почему она самоутверждалась, бросая свое восхитительное тело в постель к кому ни попадя? Что она хочет доказать? Чувствует ли она вообще что-то, или только естественные физиологические реакции ведут ее? Вопросы заспамили мозг, я должен был найти ответы. И лучше начать задавать их не ей.

Осторожно уложил Варю, накрыл теплым одеялом и тихо задернул ночную штору. Ей нужно выспаться, потом я заберу ее с собой. Она должна быть рядом, чтобы я мог что-то сделать. Ей не нужны деньги, возможности и прочее — ей это дано и без меня. Ей нужно что-то другое. Она сама нужна себе. Понимал, что в привычной среде трудно измениться, что уже утвердила себя вот такой и будет держать марку. Ей нужен шок, чтобы наружу вышла она сама, настоящая. Я хотел ее увидеть такой. Мне как воздух стала необходима ее улыбка. Не продуманной светской шлюхи, а ее истинная, на том лице, что она прячет под маской сексуальной бомбы.

Горячева нашел в гостиной. Он хлопотал около кофейного столика. Аромат хвои и чабреца разносился по обоим уровням огромной квартиры. Желудок заныл — не ел уже почти двое суток, но кусок бы в горло не полез. Его сжимало словно тисками, я дышал-то через раз, легкие уже покалывало от недостатка воздуха, голова кружилась, а кровь отходила от лица, меня знобило.

— Признаться, я не понимаю, как относиться к вашему появлению вот так… — мужчина прошелся взглядом по второму уровню. — Но я безумно рад, что вы живы, Никита Германович.

— Это моя вина… — я тоже хмуро обвел взглядом второй этаж и, проигнорировав приглашение сесть за стол — не потчуют волшебно пахнувшим чаем и медом в сотах насильника падчерицы. Я не верил, что Варя проспит долго, хотя сон ей сейчас нужен больше всего. Лишь надеялся, что он не будет кошмарным. — Давайте пройдемся вдоль прудов, — оттянул ворот рубашки, словно пара расстегнутых пуговиц вернет мне способность нормально дышать. — О многом, как видно, нужно поговорить.

— В таком случае прошу подождать одну минуту, я переоденусь.

— Буду на улице.

Я просто не мог здесь находиться, меня будто сжимали стены, давил высоченный потолок. Мне становилось хуже прямо пропорционально кипевшим в душе эмоциям. Мне бы поорать, как-то выбить из себя это все, а не заключать в хрупкую колбу с немыслимыми химическими процессами, которые грозили разнести в осколки череп, грудь и сознание. Я рисковал сейчас сорваться в безумие гораздо реальнее, чем мне казалось, что я сделаю это, если не найду кого трахнуть.

Я просто скатился по перилам от лифта на первом этаже, потому что считать шагами ступеньки уже не мог. Вышиб дверь плечом, едва коснувшись кнопки домофона, и с хрипом, тяжело дыша, согнулся, уперев руки в колени, глотал воздух, как воду, так что выступили слезы.

Мне нужно было взять себя в руки, а я не мог. Искал в себе то странное ощущение, пытался вспомнить, когда оно возникло первый раз, почему, отчего, зачем…