Сюрприз под занавес - Галина Гордиенко

Маша ухватилась за чужую коленку покрепче и удивилась ее угловатости. Нежно улыбнулась своей жертве и пролепетала:

—Я знаю, даме не положено первой открывать свои чувства. Но я… Я так устала!

Теперь захлопал ресницами Петя. Его потрясенному лицу наконец вернулись краски. Правда, пока больше преобладали багровые тона.

Маша поерзала на скамейке и прижалась к Ягудину теснее. Петя обмяк. Маша всхлипнула:

—Мой муж… Он… он совершенно чужой мне! Грубый, приземленный человек. Он… он думает, что купил меня, понимаете, Петенька?

«Петенька» не понимал, но закивал усиленно. Машино поведение смущало его. Петя не представлял, что делать. То ли обнять рыдающую девушку, утешить ее, успокоить хоть немного, то ли…

Петя не смел! И злился на себя. Ведь Маша так ясно и недвусмысленно намекала, что одинока и ищет друга.

Нет, он идиот! Такая красивая девчонка сама падает в руки!

Маша подняла залитое слезами лицо, и Петя едва не зажмурился, до того оно казалось красивым.

—Я мечтаю уйти от него,— прошептала Маша. — Только мне некуда. И не к кому. Вы первый, кому я смогла бы довериться. Или я ошибаюсь? Петенька, не молчите, мне так трудно…

Петя попытался что-то сказать, но Маша торопливо воскликнула:

—Нет, молчите-молчите! Я боюсь!

Она горько зарыдала, потихоньку перенося на светлую рубашку Ягудина свою косметику. Слушала как быстро, неровно бьется чужое сердце и победно думала: «Попался, крыска несчастная! Ты у меня сейчас все-все выложишь. Соображение-то наверняка потерял. Пусть — на некоторое время…»

Петина рубашка под Машиной щекой промокала все больше. Его дрожащая рука нежно поглаживала Машу по голове.

Ягудин что-то невнятно бормотал. Маша плохо понимала его. Кажется, он обещал ей защиту от мужа и собственную дружескую поддержку. Нес что-то несусветное о скором богатстве. Мол, года через два-три он станет вполне обеспеченным человеком и тогда… Если она, Машенька, потерпит… Он будет ее на руках носить!

Маша насторожилась: не Борщевской ли денежки рыжая крыска имеет в виду? Но тут же вспомнила: Лелька говорила — несчастная старушка и года не протянет. У нее совсем никудышное сердце. Два-три года — это много, значит речь о другом. Может, и не о наследстве вовсе, а о бизнесе, сейчас все мужики на нем свихнулись, а она как-то отвлеклась, не вслушивалась толком в этот бред…

Маша ладошками размазала по лицу слезы и прерывисто извинилась за свое непростительное поведение. Она, замужняя женщина, не имела права так безобразно себя вести. И выносить на люди свои проблемы.

Ах, как ей тяжело! И все-таки она обязана молча нести свой крест. И уж никак не жаловаться на мужа. Какой бы он не был.

Боже, она сама, сама во всем виновата! Она и ее наивность. Разве можно верить всему, что обещает влюбленный мужчина?!

Маша уничтожала Петиным носовым платком следы недавней истерики и нежно лепетала о своей благодарности. И его благородстве. Он не воспользовался ее слабостью!

А вот как раз об этом Петя Ягудин искренне сожалел. Хотя и не очень-то представлял, как можно ею воспользоваться в самом центре огромного города, на людной улице.

Или Маша имела в виду гостиницы? Их тут полно, вон через дорогу торчит какая-то…

Нет, он точно болван!

Маша вернула Ягудину мокрый, довольно грязный носовой платок и застенчиво сказала:

—Давайте лучше продолжим о Тамаре.

—Давайте,— с готовностью кивнул Петр.

—Вот о ее обмороке вы что можете сказать?

—Ничего.

—Как – ничего?

—Так. Я слышал, что у нее пониженное давление, вот и все.

—Да с чего?!

—Я не врач. Но думаю, в жизни всякое случается. Наташа…

—Что — Наташа?

—Ну… она сказала — Тамара могла по ошибке выпить не те таблетки.

—Как это — по ошибке?

—Например, хотела выпить на ночь снотворное.

Маша смотрела недоверчиво. Петя пожал плечами и признал:

—Само собой, это не факт. Давление могло просто измениться из-за погоды. У моей матери так часто бывает. Головные боли и все такое… А вчера вечером как раз была гроза.

—А-а-а…

Маша вскочила, одернула юбку и сокрушенно покачала головой: помялась! Разгладила ее руками и в упор посмотрела на Петра.

—Да, а что за странная история с китайской вазой и фарфоровой пастушкой?

Петины глаза вдруг стали трезвыми, неприятно острыми, а лицо холодным, будто и не он только что пускал тут слюни, рассматривая Машины ножки. Он тоже встал и посмотрел на часы.

Маша вызывающе сказала:

—Тамара уверяет, что и близко не подходила к полке с безделушками!

—Да? Вполне может быть,— равнодушно пробормотал Петя.

Мысли его, как показалось Маше, были сейчас далеко. Петя озабоченно добавил:

—Нам, Машенька, пора. Софи просила не опаздывать к обеду. В этом доме традиции, их нужно уважать, все-таки человек старый, больной, сами понимаете…

Маша раздраженно фыркнула: ловко этот скользкий тип уходит от ответа. Не на такую напал!

И она упрямо спросила:

—Так что там случилось с пастушкой?

Петя рассмеялся и весело бросил:

—Вы очаровательны!

—И все же?

—Машенька, но откуда же мне знать? Я пришел в комнату много позже, когда фигурка разбилась, кстати, не вижу в этом особой трагедии…

—А что случилось с вазой?

—Клянусь, не знаю. Наверное, малышка задела во время игры. Меня при этом не было. Кажется, лишь Вера Антоновна видела. Остальные еще не выходили из-за стола.

Маша мрачно молчала, пытаясь сообразить, что именно не устраивает ее в ответах Ягудина.

Непонятно. Ведь не увиливал, говорил спокойно, а что иногда смотрел раздраженно, так ясно — не о том мечтал, когда с ней гулять отправлялся. И Маша его совсем запутала. То едва ли не влюбленной прикидывалась, у бедняги мозги плыли, а то внезапно слишком трезвые вопросы задавать начинала.

Может, она вообще зря к нему привязалась, и этот жалкий кроликообразный не при чем?

Маша украдкой косилась на нового знакомого, но не могла разглядеть в его простенькой веснушчатой физиономии ничего злокозненного. Само собой, кроме рыжих волос!

Маша с недавних пор не доверяла рыжим. Муж единственный приучил, что поделаешь. Ваньке доверься, пожалуй…

Маша горестно запыхтела, она не знала на чем остановиться. Временами что-то в Ягудине смущало ее. Казалось, они оба на сцене. Весьма талантливо ведут свои партии. И каждый восхищается своей игрой, а партнера принимает за дурака.