Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил - Бенджамин Стивенсон

Тут в моей голове всплыло на поверхность кое-что из сказанного мне матерью в библиотеке: «Плохой человек, который считает себя хорошим, – вот что создало ему проблемы».

– Отец соскочил? – прервал я Майкла.

Лучше бы мы сейчас сидели в библиотеке, это более подходящее место для грандиозных обобщений.

Брат кивнул:

– Он заключил сделку, что в обмен на информацию к нему отнесутся менее сурово, когда его подельники пойдут ко дну. В этом он видел шанс вырваться. Знаешь, как делаются такие дела: рабочих пчел пускают побоку, чтобы заняться королевой. Отец был мелкой рыбешкой. Он помогал полиции добраться до главарей. Но больше всего им хотелось вывести на чистую воду грязных копов. – Майкл сделал паузу, давая мне осмыслить услышанное. – Смерть отца не была результатом неудачного налета.

По словам матери, отец не был наркоманом. Может, Холтон подкинул шприц, чтобы мотив ограбления был более убедительным. Очумевший от дури торчок скорее начнет палить без повода по патрульной машине. Если отец готов был настучать на Холтона и его напарника, это имело смысл.

– Жаль, что Холтона так и не прищучили за убийство, но в конце концов он доигрался. Этот парень крал кокаин из сейфов с вещдоками, брал взятки. Нельзя рассчитывать, что на твои темные делишки всегда будут закрывать глаза. – (Это утверждение показалось мне спорным, но я не стал возражать.) – Некоторое время Холтон провел в тюрьме, о его прошлом стали говорить только шепотом, потому что это выставляет силы правопорядка в невыгодном свете. Ты понимаешь?

Честно говоря, меня тянуло верить Майклу. Не из-за реабилитации отца, но потому, что это объясняло многие поступки матери. Если его рассказ правдив, значит недоверие Одри к полиции вызвано не только тем, что плохие копы убили ее мужа. Она считала, что его пристукнули хорошие, посулившие ему возможность соскочить. Мое предательство обнажило проблему: я выбрал сторону закона, так же как отец, а закон нас не защитил.

Но все же в этой истории отдельные кусочки как-то слишком уж аккуратно соединялись вместе. Похоже, Майкл придумывал ее специально для меня целых три года.

– Это рассказал тебе Холтон? – Я не мог скрыть скептицизма. С чего ему вдруг так оговаривать себя. – Трудно представить, что у человека с простреленным легким хватило бы на это дыхания.

– Прежде чем его подстрелили, он держал рот на замке и только потом разболтался. К тому же не все это рассказал мне он сам. Бо́льшую часть сведений об Алане я узнал от заключенных в тюрьме. Они все его знали. Половину из них обдирал ломбард Холтона, где продавали краденое, и это было широко известно. Кстати, если бы ты захотел толкнуть что-нибудь левое в Сиднее, эта вещь наверняка оказалась бы у Алана.

Майкл поморщился, и было очевидно, что эта солидарность заключенных не давала ему покоя. Вероятно, даже больше, чем само убийство.

Я закрыл глаза, представляя себе сцену на белесой, как кости, затянутой паутиной поляне. «Пойду проверю, как он там». Спина Майкла, его согнутые плечи, руки, теряющиеся в паучьих сетях. «Теперь мы можем его похоронить».

– Когда Алан очнулся там, на поляне, и ты пошел посмотреть, что с ним, ты именно в тот момент решился, да?

Майкл заговорил, словно был в трансе. Так мне это запомнилось.

– Я много времени обвинял его, ты мне веришь? И в тот момент чувствовал себя так, будто просыпаюсь. Если бы он ничего не сказал, я, вероятно, запихнул бы его в машину. Может быть, послушался бы тебя. На губах у него запеклась кровь, я это помню. И они слипались, пока он говорил, такие маленькие красные мостики были между ними. Не знаю, почему Холтон сказал мне тогда, что застрелил отца. Может, хотел напоследок еще разок кому-нибудь насолить, прежде чем окочурится. Может, брал меня на понт, хотел посмотреть, решусь ли я. Или он хотел, чтобы я это сделал. – Майкл сморщил нос. – Прости. Тюремные психиатры называют это отложенными сожалениями. Не надо было мне этого делать.

– Значит, когда он сказал тебе, что застрелил отца, ты сорвался и прикончил его?

Майкл торжественно кивнул. Он смотрел на свои руки, вероятно, представлял, как они лежат на шее Алана.

– Я вез его туда не для того, чтобы убить. Вообще не знал, что будет, до самого конца. Он продавал мне то, из-за чего умер отец. Продавал мне кого-то.

Я снова подумал про деньги. Мы умирали за них. «Мы» тут означало Каннингемы: наш отец, Роберт.

– Но как только ты узнал, что в смерти папы виноват Алан, то почувствовал: что бы там у него ни было, чего бы оно ни стоило, он твой должник. Ты пристрелил его и забрал это. Как наследство. И деньги остались у тебя.

– Все произошло не так. Речь шла о деньгах, да, но по-другому. Я принес, сколько мог, но он хотел больше. Я лажанулся. Думал, он не заметит. – Майкл печально покачал головой, будто сидел в больничной комнате ожидания. Это качание говорит «если» при отклонении вправо и «только» при отклонении влево. – Он наставил на меня пистолет. У меня оружия не было, ну вот. Мы сцепились. Пистолет выстрелил. Его держал Алан. Я не знаю, как это произошло. До того я ни разу в жизни не стрелял из пистолета. А потом вдруг Алан оседает на пол, и из бока у него течет кровь. Я просто… ну… я оставил его там. Бросил пистолет в канаву. Но когда я добрался до машины, немного успокоился и завел мотор, Алану как-то удалось тоже доковылять туда. Не помню, специально я сбил его или он просто свалился под колеса, но он лежал на земле. И больше не шевелился. Тогда я позвонил тебе.

Двести шестьдесят семь – такое странное число. Тот факт, что оно не круглое, вдруг стал понятным.

– Алан хотел триста тысяч?

– Больше я не мог достать. Люси… – Майкл замялся, смутившись. – Ладно, я все испортил. Принес слишком мало.

– Как же Люси могла не заметить?

Слова Майкла, сказанные той ночью, эхом отозвались в голове. Люси узнает. Я думал, он хочет утаить, что был под хмельком, но, видимо, мой брат скрывал нечто более серьезное.

– Люси не… – Глаза Майкла сверкнули от радости, что можно честно выложить все про ту ночь, но при этом не нырять слишком глубоко в личную жизнь. – Люси не слишком хорошо обращается с деньгами. Ее… гм… бизнес, полагаю, он превратился в большую проблему. В решето. Кэтрин как-то сказала: одна из самых полезных вещей, которые можно сделать для людей, – это остановить их. Я пытался, но стало только хуже. Я думал, что смогу помочь ей.

– Но теперь-то Люси знает?

– Сомневаюсь. Сумка у тебя. Но она могла узнать. Если это так, то она помалкивает.

– Что могло стоить таких денег?

– Я же сказал тебе – информация. И теперь, когда у меня было время хорошенько все обдумать, она стоит гораздо больше.

– Та же информация, которая стоила жизни отцу много лет назад? Причина, по которой тебе спокойнее здесь, чем снаружи? Если это так опасно, зачем ты хотел получить ее?

– Я тебе говорил: из-за Люси мы попали в яму. Алан не мог продать то, что хотел, напрямую. Ему нужен был человек, который сделает это для него. Тут ему и подвернулся я. – Помню, я про себя размышлял, кто в нашей семье платежеспособен? Майкл разволновался, стал рыться в карманах и бормотал при этом: – Честно говоря, я не понимал, что ввязываюсь в опасное дело. Знал только, что Холтон получил их от отца. А что он сам причастен, был не в курсе. Но и он тоже не думал, что я хоть сколько-нибудь опасен, так что мы оба ошибались.