Наши хрупкие надежды - Мэри Бланш

мою руку сильнее, тем самым говоря, что все хорошо и я могу продолжить. Слезы поступают на глазах, но я их даже не думаю устанавливать.

— Я познакомилась с девушкой и оставалась у нее на время. Она познакомила меня со своими друзьями. — Я делаю паузу и, прикусив губу, шепчу: — Одним из которых был Зейн.

Адам слушает, не перебивая, но его взгляд… Будто он понял, что будет дальше.

— Я только и делала, что пила, курила, тусовалась. То, что я отвечала тебе позже или вообще на утро, это не из-за часовых поясов, а потому что я приходила домой вся пьяная.

Меня тошнит, когда я вспоминаю себя в таком состоянии.

— Один раз в таком состоянии я занялась сексом с Зейном прямо в туалете клуба, и потом он решил, что ему все дозволено. — Мой голос срывается, я прячу голову в колени и пытаюсь успокоиться.

Адам касается моих волос, которые прилипают к щекам, и я поднимаю голову:

— Что он тебе сделал? — спрашивает, но лицо говорит, что Адам все понял без слов.

Мои зубы впились в нижнюю губу, чтобы как-то избежать тех ужасных воспоминаний, чтобы было больно не только в душе.

— Воспользовался случаем… Я не могла помочь себе, я была ужасно пьяна. Если бы я заперла дверь или была в нормальном состоянии, этого можно было избежать, — придумываю варианты, и, возможно, со стороны кажусь сумасшедшей. — Но он взял меня прямо на том чертовом диване! И, что еще хуже мне не поверила та девушка, с которой я жила, так как безумно была влюблена в этого придурка! — Мой голос отдает полным бессилием.

Я замолкаю, Адам переваривает все услышанное. Его лицо меняется каждую секунду, и я не знаю, о чем он думает. Меньше всего хочется думать, что он разочаровался во мне.

Он тянет меня к себе, я касаюсь головой его футболки, которая с каждой секундой становится все более мокрой из-за моих слез.

— Прости, Адам… — срывающимся голосом шепчу.

— За что ты извиняешься? — поднимает мою голову и изучает мое лицо.

— Ты знал другую меня, а я врала тебе. Сейчас я плохо сплю и посещаю психолога, ну и теперь у меня татуировки, — шутливо произношу я, пытаясь сменить обстановку.

Адам улыбается, все вытирая мои красные щеки. Я смотрю в его глаза, а вскоре бросаю взгляд на губы. Мозг говорит: «Нет! Еще рано», а сердце в ответ: «Да пошел ты!», и я уже хочу коснуться губ в надежде найти покой в своей душе, но Адам резко встает и проводит рукой по волосам.

— Где он сейчас? — нервно спрашивает он, а я даже нахожу повод улыбнуться.

— Адам, перестань. Он умер спустя день, когда устроил гонки в нетрезвом состоянии.

Адам жмурит глаза, громко вздыхая.

— Этого недостаточно! Слишком просто!

— Не кричи, Чарльз проснется, — шепчу я и прошу: — Просто обними меня, пожалуйста.

Он без раздумий возвращается в постель, я ложусь рядом. Он не отпускает мою руку. Наконец из меня вынули всю эту грязь, что накопилась во мне. Я могу дышать, но пока не полной грудью. Мне еще предстоит работать над собой, чтобы не бояться отношений и довериться своим чувствам. А пока, лежа в объятиях Адама, я больше не хочу сражаться. Бурное море во мне спокойно, ведь пока он со мной — мы выдержим шторм.

33 ГЛАВА

МИШЕЛЬ

На часах 7 утра, я сижу на табурете за высоким столом и наблюдаю, как Адам разливает кофе по кружкам.

— Ты могла остаться дома и выспаться. Необязательно ехать с нами в школу, — говорит он и ставит на стол горячую кружку.

— Все хорошо. Я хочу проводить с Чарльзом больше времени, да и оставаться одной дома не лучшая мысль.

Адам садится напротив меня и берет за руку.

— Вчера ты поделилась со мной прошлым… Спасибо. Правда, для меня это многое значит.

— Спасибо, что выслушал, — медленно убираю свою ладонь из его руки и принимаюсь за кофе.

Мы слышим детский голос, который постепенно приближается к кухне, и перестаем смотреть друг на друга. Чарльз улыбается и садится напротив своей тарелки с хлопьями.

— Давай скорее, Чарльз. Либо мы просто опоздаем из-за пробок.

— Ты же можешь меня отпустить на школьный автобус, — чавкая, говорит мальчик, а я все не могу оторвать от него взгляд: очень скучала.

Адам встает и, повернувшись к раковине, отвечает:

— Тогда ты точно будешь опаздывать, а мне спокойней, когда отвожу в школу тебя я.

Он включает воду, ополаскивает кружку и ставит в ряд с чистой посудой. От детального рассмотрения мужчины меня отвлекает Чарльз. Он будто говорит: “Хватит пялиться на моего отца, удели время и мне!”.

— Ты же надолго здесь останешься? — интересуется мальчик, и мне не хочется обидеть его, стерев своим ответом улыбку с его личика.

— На следующей неделе я должна вернуться, — с сожалением в глазах говорю я, и мальчик хмурится.

— Но сегодня уже пятница.

Я хочу что-то ответить, но ситуацию спасает Адам.

— Не пора ли тебе пойти за портфелем, иначе действительно опоздаем.

Чарльз закатывает глаза, а я улыбаюсь, наблюдая за маленькой перепалкой между отцом и сыном.

Чарльз отодвигает от себя пустую тарелку хлопьев и смотрит на Адама.

— Папа, а Рози больше не придет к нам?

Кажется, Адам вовсе не ожидал услышать нечто подобно. Он долго молчит, оставляя ребенка, да и меня, без ответа, а его брови поднимаются, выражая крайнюю степень удивления.

— Нет, — сухо отвечает он.

Чарльз прыгает с табурета и, победно улыбаясь, поднимается наверх за портфелем, бросая напоследок:

— Отлично! Она мне не нравилась.

Я бросаю осторожный взгляд вниз. Спасибо, Чарльз, сделал ситуацию более неловкой.

Решаю отвлечься, допив кофе, но Адам резко оказывается на стуле напротив, что я даже забываю о кофе.

— У нас с Рози ничего не было. Только поцелуй. Она из нашей группы поддержки. — пытается объясниться он, но я останавливаю.

— Ты не должен оправдываться. Уж точно не мне, — заявляю, вспоминая свои косяки. — Ты имел полное право, ты ведь свободный мужчина.

Адам сжимает губы, тяжело вздыхая:

— Вот именно, что мог. Но не хотел… вообще не хотел.

Он бросает на меня взгляд своих карих глаз и до меня доходит спустя минуту.

— Хочешь сказать, что за эти пять месяцев ты ни разу…?

Адам кивает, а мне становится паршиво.

— Чувствую себя полным ничтожеством, — заявляю и допиваю кофе, лишь бы скрыть свое лицо.

— Это не правда. Как ты и сказала, ты имеешь полное право, ты ведь свободна.

— А ты?