Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

Но что если мы действительно что-то упускаем? Если мы не на связи? «Меня озарило, что мы все время подключены отчасти потому, — заметил постоянный автор The New York Times, пишущий о СМИ, Дэвид Карр в 2014 г. незадолго до безвременной кончины, — что хотим, чтобы каждый человек — на другом конце телефонной линии, в Facebook и Twitter, в интернете, в электронной почте — знал, что мы являемся частью настоящего момента. О чем мы беспокоимся? Мы беспокоимся, что можем исчезнуть». Если существование человека определяется его онлайновым присутствием, то не быть онлайн означает не существовать. История человечества не знает более сильного стимула к действию, чем экзистенциальный бунт против умирания, опровержение бренности всего сущего продолжением себя в детях, которых мы рождаем на свет, в творениях, которые создаем, в отметине, пусть легчайшей, которую пытаемся оставить на ткани бытия. Реалити-TV не возникло бы в отсутствии этой глубокой и мощной человеческой потребности заявить: «Смотрите, я существую!» Когда мы не в сети, не на связи, не участвуем в событиях, мы не существуем, и это порождает самую мучительную тревогу — экзистенциальную.

Не интернет-пользование как таковое и не пользование именно социальными СМИ являются компульсивными. Компульсивно стремление избежать чувства одиночества, скуки или оторванности от жизни. То, что исследователи (к слову, большинство из них на несколько десятков лет старше интернет-пользователей, которых они изучают) называют отклонением от нормы, в действительности представляет собой новый способ существования, развлечения, социализации, коммуникации и работы, «который ученые в настоящее время способны интерпретировать лишь в патологическом ключе» — по заявлению Дэниэла Кардефелта-Уинтера из Лондонской школы экономики и политических наук. В той же статье в Computers in Human Behavior за 2014 г. он писал: «Было бы натяжкой считать это психическим расстройством».

Таким образом, компульсивное интернет-пользование легче всего понять как следствие почти универсальных психологических особенностей. Необходимость чувствовать себя соединенным с другими людьми, возникшая задолго до того, как в уме Марка Цукерберга мелькнул замысел Facebook, страх что-то упустить, реакция на вариативные / прерывистые вознаграждения, базовая потребность добиться признания собственного существования у друзей и незнакомцев — все это может толкнуть нас компульсивно выходить в сеть. Как и в случае компьютерных игр, компульсивное использование интернета является, в самом крайнем случае, стратегией выживания. Временами каждому из нас требуется помощь, чтобы справиться с жизнью. По аналогии с любым другим компульсивным поведением питаемая тревогой потребность постоянно проверять посредством смартфона или иного устройства, что делается в виртуальном мире, — это проявление нормальной, полезной, адаптивной, практически всеобщей работы мозга. Именно с этой точки зрения следует воспринимать цифровую компульсию — не как патологию, но как результат способности онлайнового мира откликаться на глубинные движения человеческой психики. Это и делает многих из нас заложниками цифровых устройств.

Иоанн был подростком — обычным подростком середины VI в. н.э., — когда бросил изучение искусств и наук, в которых настолько преуспел, что удостоился почетного звания «схоласта», и предался монашеской аскезе в пустыне Синай. Эта суровая местность несколько веков притягивала святых отшельников, поскольку считалось, что именно здесь Моисей получил от Господа Десять заповедей. Желая избежать «опасностей рассеяния и отдохновения»[31], Иоанн покинул огромный монастырь на вершине горы Синай и обосновался в скромной хижине на склоне. Там он «ревностно читал священные книги и писания святых отцов, став одним из самых знающих учителей церкви», и прославился самоотречением, смирением, послушанием и истовой верой.

Одно только ревностное служение не приковало бы к Иоанну внимания историков, изучающих психические расстройства. Этому способствовала «Лествица, или Скрижали духовные» — сочинение, благодаря которому он удостоился прозвания Иоанна Лествичника, начатое им в возрасте 75 лет в сане настоятеля монастыря Св. Екатерины на горе Синай. Среди правил восхождения души к христианскому совершенству оказалось самое раннее известное нам описание ОКР-подобной компульсии. Речь идет об искушении предаваться «мерзким помыслам» по обольщению «самого лютого из наших врагов и супостатов», коего «нечестивые, непостижимые и неизъяснимые слова внутри нас не душа наша произносит, а богоненавистник бес, который низвержен с небес»[32].

Компульсии, религиозные и прочие, очевидно, родились не в шестом веке. Нетрудно представить себе неандертальца, компульсивно запасающего бивни мастодонта. Но свидетельства на протяжении веков после Иоанна Лествичника настолько редки, что всеобъемлющий труд 1995 г. «История клинической психиатрии: происхождение и история психических расстройств»[33] содержит главы, описывающие отношение общества буквально к каждой душевной болезни, известной человечеству, — кроме компульсии. Причина, как утверждает один из авторов книги, Герман Берриос из Кембриджского университета, что «мы не смогли найти социолога, который смог бы глубоко проработать тему».

Это служит препятствием для «поведенческой археологии» — изучения форм, принимаемых компульсией в различные эпохи, и восприятия этой проблемы обществом прошлого. Из редких исторических свидетельств явствует, что до конца XVII в. компульсивные мысли и действия считались следствием сатанинского вмешательства и исцелялись священниками. Медицины как системы и организации, которая могла бы оспорить право церкви диагностировать и лечить религиозные компульсии, не существовало. В XVIII в. медицина, наконец, становится профессиональной сферой деятельности, и с этого момента в немногих описанных случаях компульсия нерелигиозной природы рассматривается преимущественно как милая эксцентричность, чудаковатое, но безобидное проявление многообразия человеческой натуры. Прежде чем крайние формы компульсии могли быть отнесены к числу неврологических расстройств, врачи должны были узнать, что головной мозг является органом, отвечающим за когнитивную и эмоциональную функции, что произошло лишь около 1800 г. Но и после того, как компульсии стали рассматриваться как следствие некоего сбоя в мозге, врачи яростно спорили — насколько яростными вообще могли быть споры между благовоспитанными учеными мужами викторианской эпохи, — к какому именно типу расстройств они относятся. Отголоски этой битвы умов ныне звучат в непрекращающихся дебатах о том, где пролегает граница между безумием и нормальностью и почему адаптивная эмоция — тревога — может выйти из-под контроля.