Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

К этому времени самыми частыми стали компульсии, связанные с чистотой и контролем, причиной чему послужило распространение микробной теории заболеваний. Компульсивный контроль питался стремлением к безопасности в собственном доме, особенно на волне массового внедрения бытовых удобств, в частности, кухонных плит, использование которых было сопряжено с определенными рисками. «Беспокойство как таковое, судя по употреблению слова "беспокоиться" (worry) в современном значении, пришло в английский язык в XIX в», — писал Леннард Дейвис.

Французский врач Анри Легран-дю-Соль (1830–1886) окрестил эту навязчивую потребность «болезненным сомнением и страхом прикасаться к предметам» (La folie du doute avec delire de toucher — одноименную книгу он опубликовал в 1875 г.) В отличие от Эскироля, усматривавшего источник компульсий в нарушениях интеллектуальной и волевой сфер, дю-Соль считал их эмоциональными нарушениями, что ближе к точке зрения XXI в., согласно которой они порождаются тревожностью. «Драма болезни», по словам дю-Соля, начинается с «приступа неослабевающего страха» заражения, влекущего за собой «невроз», который характеризуется «боязнью прикасаться к определенным предметам, а также растущей аномальной поглощенностью поддержанием чистоты в форме крайней чистоплотности и многократного мытья». Больные «ни на минуту не утрачивают осознания нелепости своего поведения», писал дю-Соль, одним из первых отмечая эгодистонный характер заболевания, впоследствии названного обсессивно-компульсивным расстройством.

В книге La Folie du Doute дю-Соль приводит двадцать семь случаев, в том числе историю болезни молодой женщины, к отцу которой однажды пришел посетитель с «раковым изъязвлением на лице». «Ею овладела мысль, что все предметы одежды и обстановки в доме теперь в большей или меньшей степени заражены и покрыты раковой тканью. Подавленная этой картиной, она… посвящала все время чистке, скоблению и мытью, — писал врач. — Она прекрасно понимала, что ее страхи лишены оснований, но была не в силах их отогнать».

Годы спустя, выйдя замуж и став матерью, она узнала, что в ее дом забредала бешеная собака. Она «не могла заставить себя прикоснуться к "зараженной бешенством пыли" на мебели, на камине, на полах, в собственных карманах, на одежде других людей и на кухонных принадлежностях, — писал дю-Соль. — Она протирала, отчищала, терла щеткой или мыла все, до чего дотрагивалась, даже в чужих домах, и не решалась коснуться дверного молотка собственного дома. Она сетовала на свое нынешнее состояние (на тот момент ей было тридцать шесть лет), понимала, что ее страхи беспочвенны, и умоляла докторов излечить ее», — продолжал дю-Соль, не указав, однако, смог ли кто-нибудь, включая его самого, справиться с этой задачей.

Американец доктор Уильям Хаммонд (1828–1900), начальник медицинской службы армии юнионистов в годы Гражданской войны, описывал «молодую даму восемнадцати лет», которую в 1879 г. лечил от компульсивного поведения, проистекающего из смертельного страха заражения. «Мало-помалу у нее укоренилась мысль, что невозможно избежать источников заразы, что другие люди так или иначе могут ее загрязнить, — писал он в работе 1883 г. "Трактат об умопомешательстве в его медицинских аспектах" (Treatise on Insanity in Its Medical Relations). — Когда она выходила на улицу, то тщательно подбирала юбки, проходя мимо любого человека, поскольку боялась заразиться от малейшего контакта. Каждый день она посвящала многие часы придирчивому обследованию и очистке своих гребней и волосяных щеток, но и после этого не считала их совершенно чистыми». Она мыла руки «больше двухсот раз в день» и «ни к чему не могла прикоснуться, не испытывая неодолимой потребности отмыть их мылом и водой».

«Снимая одежду вечером, готовясь ко сну, она внимательно следила за тем, чтобы не коснуться ее руками, не имея надлежащей возможности вымыть их, — продолжал врач. — Соответственно, ей требовалась посторонняя помощь, чтобы распустить шнуровку, после чего она ждала, чтобы одежда упала на пол, и переступала через нее. Ничто не заставило бы ее прикоснуться к любому предмету белья, который она уже надевала, прежде чем его снова не выстирают… Помимо мытья рук и изучения состояния гребней и щеток она проводила почти все остальное время, тщательно обследуя каждый предмет мебели и многократно стирая с него пыль». Молодая дама «признавала абсурдность своих представлений», отметил Хаммонд, но все равно «не могла поступать иначе».

К концу XIX в. во врачебной среде сформировалось убеждение, что компульсии не являются разновидностью безумия, вопреки представлению современников. Как утверждал английский психиатр Генри Модсли в учебнике 1879 г. «Патология рассудка» (The Pathology of Mind), они возникают, когда потребность «совершить некое бессмысленное и абсурдное действие… овладевает воображением и не отпускает его», вынуждая жертву «повторять действие снова и снова, поскольку лишь это позволяет достичь спокойствия».

В 1894 г. Дэниел Хэк Тьюк поднял дискуссию о компульсиях статьей в неврологическом журнале Brain. «Я обращаюсь к случаям болезни, когда человека нельзя счесть безумным, хотя психическое нарушение может иметь столь же тяжкие последствия, как и при подлинном сумасшествии», — писал он. Симптомы компульсии многообразны и могут включать «определенные мысли или слова, всплывающие с болезненной частотой и живостью». Подобные мысленные компульсии могут сопровождаться физическими, как, например, у «людей, неизменно трогающих определенные предметы, проходя мимо них во время привычной прогулки, противоположностью чему является страх прикосновения к определенным предметам (Délire du toucher)». Тьюк также выделял «арифмоманию, или болезненное стремление считать ни с того ни с сего или выполнять бесконечные вычисления». Он сетовал на тогдашнее повальное увлечение «удостоверяющих вменяемость психиатров» изобретать название для каждой компульсии, досадуя, что это «отвлекает внимание от основополагающих характеристик, общих для всех [ее типов]», среди которых «автоматизм, всеподавляющая и повторяющаяся склонность быть захваченным определенной идеей, совершать определенные действия… при осознании совершенной бесполезности и абсурдности» компульсивных мыслей или поступков.

Это было первое признание того факта, что все компульсии, сколь бы разные формы они ни принимали — будь то необходимость возвращаться и проверять, не переехал ли ты пешехода, тренировки на велотренажере до упаду или лихорадочное листание страниц в смартфоне, — являются проявлением одного внутреннего состояния — громадной тревоги, которую можно облегчить (пусть только временно) лишь выполнением компульсивных действий. Жертва компульсии «совершенно не способна ей сопротивляться», по словам Тьюка. Причиной же является «неадекватная работа мозга, сильная эмоциональная взвинченность» — главные составляющие тревожности, эмоции, свойственной людям и в самом здравом уме. «Легкая степень» тревоги, провоцирующая компульсии, «не является редкостью у психически совершенно здоровых людей». Лаборант в психиатрической лечебнице признался Тьюку, что «сделав последнее за вечер дело — заперев дверь, — и не имея никаких сомнений, что она заперта, он возвращается раз, а то и два, чтобы в этом удостовериться». «Я знал людей, — продолжал врач, — которые вскрывали конверт, куда положили чек, и с величайшим вниманием проверяли дату и подпись, желая убедиться, что все верно». Когда наука делала первые шаги к изучению компульсий, специалисты уже признавали, что они могут принимать столь мягкие формы, что было бы абсурдом считать их безумием — или, выражаясь современным языком, психическим заболеванием.