Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

Французский психиатр Жан-Этьен Доминик Эскироль (1782–1840) около 1820 г. предложил термин «мономания» — однопредметное помешательство — для обозначения психического дисбаланса вследствие единственного направления мыслей или предмета внимания. Во всем, что не касается предмета помешательства, больные мономанией способны думать, размышлять и вести себя нормально. Едва появившись, мономания стала одним из самых распространенных диагнозов у пациентов французских лечебниц для душевнобольных. Это отразилось не только в поведении людей и их отношении к соплеменникам, но и в художественной литературе. Главный герой романа Генри Маккензи «Человек чувства», написанного в 1886 г., посещает Бедлам (больницу Св. Марии Вифлеемской) — первую в Англии психиатрическую больницу, — где встречает математика, испытывающего неодолимую потребность вычислять траектории движения комет, и знаменитого школьного учителя, вынужденного искать верное произношение древнегреческих глаголов. Компульсивная нужда бесконечно что-то собирать или создавать, рассчитывать орбиты или раскрывать тайны мертвого языка делала эту мягкую форму безумия (если это вообще безумие) модной особенностью, признаком остроты интеллекта и стойкости духа. Безумная одержимость считалась проявлением интеллектуальной состоятельности.

• • •

К концу XVIII в. среди историй болезней людей, вынужденных думать определенные мысли или совершать действия, преобладали нерелигиозные случаи. Из этого не следует, что религиозная скрупулезность исчезла, однако, поскольку светские институты и способы мышления начали конкурировать с церковью, обнаружилось множество других способов быть компульсивным, не предаваясь богопротивным мыслям и не исповедуясь снова и снова. Действительно, в светских обществах симптомы религиозного ОКР наблюдаются реже, чем в глубоко религиозных культурах. В конце концов, редко встретишь атеистку, у которой сжимается сердце от тревоги, если не зажжены свечи шаббата. В исследовании 2004 г. ученые Федерального университета Рио-де-Жанейро сравнили взрослых пациентов университетской клиники в Рио, имеющих диагноз ОКР, с больными тем же расстройством в других частях света. Преобладание религиозных обсессий наблюдалось только на Среднем Востоке, из чего авторы сделали вывод в отчете для Journal of Psychiatric Research, что «культурные факторы могут играть существенную роль» в компульсиях, охватывающих население.

Была еще одна причина, почему преобладающими стали компульсии чистоты, контроля и т.д. Поскольку медицина стала профессией, люди, страдающие от компульсий, начали обращаться за помощью к врачам, а не к священникам. Соответственно, именно врачи — впоследствии к ним присоединились психиатры — вели их истории болезни, и пациенты поняли, что теперь могут рассказать не только о религиозной скрупулезности, но и о других компульсиях.

Одно из таких описаний дошло до нас, поскольку его героем являлся Сэмюэль Джонсон (1709–1784) — эссеист, поэт, литературный критик, биограф и лексикограф. В книге Джеймса Босуэлла,[37] изданной в 1791 г., рассказывается, что Джонсон имел обыкновение, идя по улице, «постоянно прикасаться к столбам». «Я видел, — писал биограф, — что к каждому столбу, мимо которого проходил, он намеренно прикладывал ладонь. Пропустив же один из них и успев отойти на какое-то расстояние, он словно бы внезапно спохватывался, немедленно возвращался, тщательно исполнял привычную церемонию и продолжал свой путь, не пропуская ни одного столба, пока не подходил к перекрестку».

Босуэлл также отмечает его «тревожную заботу, входя или выходя, шагнуть в дверь или проем за определенное число ступеней или хотя бы так, чтобы движение начиналось всегда с правой или с левой ноги [добавляя, что не помнит, какой именно]» и далее пишет: «Я бесчисленное множество раз наблюдал, как он внезапно останавливается и, похоже, начинает считать шаги с глубокой сосредоточенностью; когда же он пренебрегал этим своего рода магическим движением или проделывал его неправильно, я видел, как он возвращается [и] принимает нужную позу для начала церемонии».

Франсис Рейнольдс, художница, младшая сестра английского портретиста XVIII в. сэра Джошуа Рейнольдса, вспоминая Джонсона, описала «причудливые телодвижения или выкрутасы, которые он выделывал руками и ногами, особенно проходя мимо порога двери или скорее перед тем, как вознамериться пройти через любой дверной проем. Входя в дом сэра Джошуа с бедной миссис Уильямс, слепой дамой, проживавшей у него, он должен был отпускать ее руку или же волок ее вверх по ступеням, заставляя повторять все те увертки и раскачивания, которые исполнял сам».

И ученые, и обычные люди считали такое поведение эксцентричным, занятным или чудны́м, но не безумным. В «Жизни Сэмюэля Джонсона» Маколей утверждает, что гениальность Джонсона была неразрывно связана с его «чудачествами», и жители славного города Лондона, бесспорно, согласились бы с таким диагнозом. Наблюдая великого человека, трогающего каждый фонарный столб на своем пути, они «считали это эксцентричным, но не более того», по словам Леннарда Дейвиса, подытожившего: «Никто не звал экзорциста».

В XIX в. профессиональная медицина, наконец, вступила в свои права и объявила компульсии (и многое другое, что прежде считалось заботой священнослужителей) своей вотчиной. Французские врачи первыми признали компульсии болезнью, не связанной с религией, и медицинские описания компульсивного поведения стали множиться, как грибы под дождем. Врачи только начали прорабатывать понятие безумия и спорили, являются ли компульсии волевым, интеллектуальным или эмоциональным расстройством. За немногими исключениями, французские врачи на протяжении XVIII–XIX вв. считали компульсии эмоциональным расстройством, а немецкие — нарушением интеллектуальной и волевой сферы.

Первый медицинский отчет о компульсивном контроле принадлежит Жану-Этьену Доминику Эскиролю — врачу, предложившему термин «мономания». Сочетая врачебное чутье с зачаточными знаниями эпидемиологии, он описывал психические болезни и оценивал их распространенность точнее любого предшественника. Будучи главврачом парижской больницы Сальпетриер, Эскироль прославился своими усилиями по распространению более гуманных методов обращения с психически больными пациентами, и его труд 1838 г. «О душевных болезнях, рассматриваемых в медицинских, гигиенических и судебно-медицинских отношениях» (Des maladies mentales, considérées sous les rapports médical, hygiénique, et médico-légal) считается первой современной работой по клинической психиатрии.

Одна из его пациенток, голубоглазая мадемуазель Ф. тридцати четырех лет, страдала навязчивым состоянием, которое мы бы назвали компульсивным контролем. «Она проводила много времени за сверкой бухгалтерских ведомостей и счетов, опасаясь допустить ошибку, заменить одну цифру другой и вследствие этого обсчитать покупателей», — писал Эскироль. Никакого явного безумия здесь не наблюдается, но для врача этого было достаточно, чтобы говорить о психическом нездоровье и «интересном случае». У м-ль Ф., обратившейся за медицинской помощью в 1834 г., имелись и навязчивые страхи загрязнения. «Уход за собой обычно отнимал у нее полтора часа, а то и более трех часов», когда симптоматика обострялась, зафиксировал Эскироль: «Прежде чем лечь спать, она отчищает стопы 10 минут, чтобы удалить любую возможную нечистоту между пальцами или под ногтями. Затем она переворачивает ночные туфли, встряхивает их и передает горничной, чтобы та после тщательного обследования подтвердила, что в них не завалилось ничего ценного. Волосы огромное количество раз прочесываются гребнем с той же целью. Каждый предмет ее туалета многократно подвергается излишне тщательному изучению, исследуется всеми возможными способами, по всем складочкам и оборкам, и энергично перетряхивается… Если по какой-либо причине эти меры не предпринимаются, она целый день не ведает покоя». Как и современные пациенты с ОКР, м-ль Ф., отмечал врач, «отдает себе отчет в своем состоянии, сознает нелепость своих опасений и абсурдность предосторожностей». Эскироль диагностировал «непроизвольную, неодолимую и инстинктивную деятельность», «приковывавшую» несчастную к «поступкам, которые не порождались ни мыслью, ни эмоцией и которые… воля не могла подавить».