Собака мордой вниз - Инна Туголукова

– Ну что? – метнулась к ней Нинка Капустина.

– Написала заявление по собственному желанию.

– Зачем?! – ахнула та. – Совсем рехнулась?! И она приняла?

– Еще не видела. По телефону разговаривает.

В этот момент дверь служебного входа с грохотом распахнулась, и Козья Морда, обведя зал безумным взглядом, бросилась к Соне, что называется, ломая ноги.

– Це… Це… – выкрикивала она, хватая ее за грудь.

– Ни фига себе, у нас ценят кадры, – подивилась Нинка Капустина. – Ты глянь, как расстроилась твоим заявлением.

– Что с вами, Инга Вольдемаровна?! – пыталась Соня оторвать от себя ее руки.

– Цецилия! – выдохнула та. – Беда… Несчастье… Мне из школы… Вы на машине?

– Господи! – перепугалась Соня. – А что?..

– Пожалуйста, быстрее!..

Добиться, что же случилось в школе, так и не удалось. Да Инга и сама не знала или не успела понять, охваченная мгновенным ужасом, сковавшим рассудок. Она застыла на переднем сиденье, сцепив побелевшие пальцы, и молилась так истово, так страшно, что Соня, подхваченная волнами ее отчаяния, тоже невольно начала взывать к Богу:

– Господи Иисусе! Сыне Божий! Пожалуйста, пожалуйста, не лишай ее дочки! У нее больше нет ничего, кроме этой девочки! Пожалей ее, Боженька правый! Пусть Цецилия будет жива! Пусть она только будет жива, Господи!

Они ворвались в здание школы и сразу услышали крик. И побежали на него, как по компасу, на второй этаж. И все расступались перед ними, безошибочно угадывая в потрясенной Инге мать девочки, – от охранника на входе до толпившихся в коридорах учеников. Никто не учился и не расходился по домам, словно удерживаемый прочной ниточкой этого крика.

«Жива, жива. Спасибо, Господи! – думала Соня, удивленно разглядывая на бегу оживленные ребячьи лица. – Но как все-таки жестоки дети. Ни капли сострадания к чужой боли».

Дверь в класс была распахнута настежь. Возле одной из парт в среднем ряду толпилась кучка учителей, и суетился мужичок со столярными инструментами, явно не находя им достойного применения.

– Где она? – душераздирающе возопила Инга Вольдемаровна.

Крик на мгновение смолкнул и возобновился с удвоенной силой. Учителя расступились, и Соня увидела Цецилию. Вернее, ее скрюченное тельце, сидящее на стуле, – голова была засунута в парту.

– Что вы с ней сделали?! – надрывалась Инга Вольдемаровна, не зная, как подступиться к дочери. – Бедная! Моя девочка! Вылезай оттуда немедленно!

Учителя расстроенно гудели, мужичок растерянно пожимал плечами, Цецилия орала благим матом, и Соня с ужасом подумала, как на самом деле беспомощны люди, в чьи профессиональные руки мы доверчиво отдаем тела и души своих детей.

Она достала мобильный и набрала номер службы спасения:

– Ребенок засунул голову в парту и пребывает в этом состоянии как минимум полтора часа. Пожалуйста, приезжайте быстрее…

Но прошли еще томительные двадцать минут, прежде чем в класс вошли энергичные парни в ярких комбинезонах и в мгновение ока освободили пленницу из ловушки.

Цецилия тут же перестала орать, зарделась как маков цвет и, мило кокетничая, поведала, что засунула голову в парту на спор с Сережей Кашкиным, собираясь съесть конфету без помощи рук, но неудачно повернулась и вылезти уже не смогла. А глупый дядька стучал своим молотком как будто бы прямо по ушам. Только и всего. А чего же она так кричала, словно ей надели «испанский воротник»? А боялась, что все уйдут и оставят ее одну-одинешеньку…

На следующий день Козья Морда, изо всех сил удерживая свою принципиальность, так и рвущуюся с поводка, сказала Соне:

– Проще всего мне было бы дать ход вашему заявлению или, напротив, порвать его, сделав вид, будто ничего не случилось. Но думаю, вы написали его под влиянием минуты. Так что для всех, и прежде всего для вас, будет лучше, если вы спокойно признаете свою ошибку, понесете за нее заслуженное наказание и мы продолжим работать вместе. Это, конечно, трудно, зато честно.

– Нет, Инга Вольдемаровна, – покачала головой Соня. – Я уже давно собиралась уйти. Просто никак не могла решиться. А теперь воспользуюсь случаем…

– Мам, ты звонила?

– Да я-то звонила…

– Я тоже звонила, – соврала Соня. – Но вас же дома не застанешь. Где вы ходите?

– А когда ты звонила?

– Ну, вот вчера вечером, например…

– Вчера мы Егорычу подарок покупали. Ты хоть помнишь, что у него день рождения?

– Конечно! – горячо заверила Соня, напрочь забывшая об этом замечательном событии.

– Не забудь в среду поздравить. А стол мы в субботу накроем. Придешь?

– Обязательно.

– А то как праздник, так она работает. Что за дела?

– Заявление подала об уходе. Радуйтесь.

– Ну и правильно. Подумаешь, какая работа – телефонами торговать. Надо было для этого пять лет учиться. Ни свободы, ни удовольствия. Найдешь себе ничуть не хуже.

…Морочиться с подарком Соня не стала, купила навороченный мобильный в своем же салоне, не сомневаясь, что Егорыч останется доволен – к техническим новинкам он дышал неровно, хотя и принадлежал к той породе людей, которые готовы щедро одарить ближнего, а вот получать презенты не умеют, мучительно переживая за каждый потраченный на них рубль.

Может, кому-то показалось бы странным, но в душе Соня воспринимала его как родного отца. Не то чтобы она забыла отца настоящего или предала его память, ни в коем случае. Просто теперь он стал для нее вот таким – невысоким, жилистым, спокойным – прочным стержнем, вокруг которого обвились мать и она, Соня.

Всезнающая Фросечка охотно поведала ей историю его жизни. Но с матерью делиться вновь открывшимися обстоятельствами Соня не спешила, посчитав, что Егорыч сам рассказал ей все необходимое, а коли не захотел, значит, не ее это дело.

А история вкратце была такова.

Отца Егорыча Фросечка не знала и никаких предположений на сей счет, увы, не имела. А вот с матерью его, Зинаидой, почитай всю жизнь прожила под одной крышей, до самой ее кончины, царствие ей небесное. Ленивая была женщина, не тем будь помянута.

Вот говорят, мол, дочка для старухи лучшая опора. Это смотря какая дочка и какой сынок. Очень в этом смысле повезло Зинаиде. Чтобы там полы в коридоре помыть или какие другие места общего пользования – это ни Боже мой. Михрютка с малолетства единолично ломался. Бывало, тащит ведро, весь аж скособочится…

– Михрютка? – засмеялась Соня.

– Так она его величала, – поджала губы Фросечка, явно не одобряя жестокосердную Зинаиду. – Помню, брючки себе на кухне гладит – аккуратный всегда был мальчик, – а утюги прежние тяжелые, не чета нынешним, так он его держит двумя руками да еще подбородком сверху придавливает.