Собака мордой вниз - Инна Туголукова

– А что это за зверь? – заинтересовалась Соня.

– Читаю: «Все просто – помещаете на индикатор каплю крови, мочи или слюны, ждете, сколько положено, и оцениваете результат. Цвет не изменился? Вы в порядке! Стал другим? Обратитесь к врачу!»

– И тот поставит вам неправильный диагноз, – усмехнулась Соня.

Они невесело посмеялись.

– Ладно, давай рассказывай, что было дальше.

– Дальше театр кончается и начинается цирк.

– Тогда подожди, я возьму чистый платок.

– Бери сразу два, – мрачно посоветовала Соня.

– Ну не пугай меня.

– Помнишь, я тебе рассказывала, как из Снегирей, после неудавшегося уик-энда с Даником, меня вез мужик, удивительно похожий на нашего генерального директора? Только наш весь такой чопорный, официозный, на все пуговицы застегнутый, а тот был совершенно обычный, нормальный, в спортивной шапочке. Я еще тогда подумала: «Если на нашего Гусева надеть такую вот шапочку, что, конечно, совершенно немыслимо, поскольку он, наверное, и спит-то в костюме с галстуком, то получится настоящий однояйцевый близнец».

– Не могу поверить…

– И тем не менее это так. Шалопай Николаша не помнил дороги. А живут они, как ты знаешь, у Гусева, мы позвонили, и тот примчался на выручку. В праведном гневе и этой самой шапочке. Я как его увидела в подобном прикиде, испытала настоящий шок – рот открыла, глаза выпучила. Он даже испугался, но выволочку мне все же сделал. А я…

– Подожди, – перебила Марта. – А в чем тут ужас, объясни мне.

– Ну как ты не понимаешь! Он же в тот раз довез меня до самого дома. И теперь, сопоставив все факты, тоже мог узнать!

– Мог, – согласилась тетка. – Но не узнал. Ни раньше, ни теперь. Иначе каким-то образом проявил бы свое озарение.

– Не может быть, – расстроилась Соня. – Я вовсе не настаиваю, будто глубоко потрясла его воображение, но любой нормальный человек заинтересуется, вдруг выяснив, что случайная попутчица работает с ним в одной компании.

– Ну, если только нормальный. А вот ты, я вижу, всерьез заинтересовалась…

– Потому что в отличие от некоторых я умею удивляться! – с вызовом сказала Соня.

– Мы, конечно, не будем показывать пальцем.

– Конечно, не будем.

– Ну давай удиви этих некоторых.

– Легко. Вот смотри. Именно с ним я столкнулась в Снегирях в критической ситуации, и именно он пришел мне на помощь и отвез в Москву.

– И именно ему ты раскрыла свою израненную душу, но он не захотел туда даже плюнуть.

– А вот и нет!

– Неужели захотел? – оживилась Марта.

– Гусев интересовался мной у Козьей Морды на предмет перевода в пресс-службу. Но эта малахольная, которая считает теперь себя моей благодетельницей, дала мне, как она говорит, блестящую характеристику и отстояла для своего салона. Ну не дура?

– Так что же ты сидишь сложа руки? Действуй!

– Нет, это неудобно. Особенно теперь.

– А что, собственно, изменилось?

– Ну как же? Дальше следует еще более невероятное – Гусев покупает квартиру на нашей лестничной площадке. В Москве! В гигантском мегаполисе! Именно эту квартиру! Уму непостижимо! Потом я знакомлюсь с его родственниками, попадаюсь на удочку Николаши, и Гусев отчитывает меня, как девчонку. Так что удивительное рядом, но отныне любые мои телодвижения в сторону пресс-службы автоматически становятся абсолютно неуместными.

– Чушь собачья!

– Никакая не чушь. Но я сейчас хочу сказать другое – такое впечатление, будто жизнь нарочно сталкивает нас лбами.

– Смотри, лоб не расшиби о своих мужиков, – засмеялась Марта. – Запуталась в них, как в трех соснах.

– А кто третий? – удивилась Соня.

– Здравствуйте, я ваша тетя! А майор Шарафутдинов уже не в счет?

– И никогда не был в счет.

– Как это? Ты же с ним… встречаешься!

– Встречаюсь, – не стала обманывать Соня. – Но это совсем другие отношения. Не то, что ты думаешь.

– А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.

– Пожалуйста. Во-первых, он женат, а я больше никогда не свяжу себя серьезными обязательствами с женатым мужчиной.

– О как! А сейчас у вас, стало быть, отношения несерьезные, в рамках которых вполне тем не менее допустимо…

– Ты не ерничай, – перебила Соня. – У него две маленькие дочки, которых он обожает и никогда не бросит. И мы оба понимаем, что у нас нет будущего. Это во-вторых. Кроме того, имеется еще как минимум парочка незавершенных романов на стороне и множество заделов на будущее, ибо майор Шарафутдинов – ходок по призванию. Но пока это та пресловутая единственная соломинка, которая меня удерживает на плаву. И знаешь, он действительно очень славный, так что устоять перед ним я сейчас не могу.

– Зачем же перед ним стоять, в самом деле, если можно прилечь.

– Ты меня осуждаешь?

– Боже упаси! Просто пытаюсь осмыслить твою странную логику: никогда не свяжу себя больше серьезными обязательствами с женатым мужчиной, но поскольку устоять перед ним все равно не могу, то на время свяжу несерьезными, так, что ли? Перед собой, любимой, всегда легко оправдаться, но я-то хочу для тебя совсем другого.

– Я тоже хочу другого, но так высоко мне не допрыгнуть.

– Это ты Гусева, что ли, имеешь в виду? Чем же он столь недосягаем? Такой же наемный работник, только рангом повыше.

– Ты не понимаешь…

– Ну так объясни мне, бестолковой, авось докумекаю.

– Он совершенно закрытый, вещь в себе. Никого не подпускает. И если честно, то меня не узнает, не потому что не помнит, а потому что не хочет – не нужно ему это, неинтересно.

– Ну, предположим. Однако в пресс-службу он взять тебя собирался и даже справки наводил.

– Это было еще до Николаши, – отмахнулась Соня. – Между прочим, майор Шарафутдинов тоже зовет меня в пресс-центр Центрального округа и обещает всяческую поддержку.

– И что ты решила?

– И я решила принять его предложение.

– Всю ночь не спала, – пожаловалась Соне Нинка Капустина, страстно зевая. – У отца ночью желудок расстроился, так он так разохался, как будто ему орел печень выклевывал. Я говорю матери: «Давай «скорую» вызовем. Может, у него заворот кишок». А она отмахивается. «У него, – говорит, – заворот мозгов – первая извилина зацепилась за вторую в результате бурной мозговой деятельности. Я, – говорит, – его попросила оплатить коммунальные услуги, так он квитанции не смог заполнить». Отец кричит: «Это меня от стряпни твоей несет! Жизнь прожила, готовить не научилась!» А она ему: «Пива меньше сосать надо! Гляди, брюхо уже на нос полезло!» В общем, слово за слово… Мужики, когда болеют, туши свет. Отец-то, конечно, далеко не дурак, но вот руки у него действительно не из того места растут. К чему ни притронется – все, пиши пропало. Яблоню на даче подпер рогатиной – она засохла вместе с яблоками. Я очки себе солнечные купила за двести баксов. Показываю ему в безумной надежде, что подкинет на радостях пару тысяч. А он говорит: «Что-то они больно плоские. Надо их немного согнуть». Я охнуть не успела – хрясь, и очки пополам. Тут недавно на работу собираюсь, чувствую, под пяткой в ботинках гвоздь вылез. Отец берет какую-то железяку, ставит ее на гвоздь, а сверху ка-ак шибанет молотком. И вдруг прямо в потолок фонтан крови. Мы с матерью ничего понять не можем, стоим, рты разинули. Потом уж выяснилось, что кусочек металла отлетел и по вене его чиркнул – он даже ничего не почувствовал, а кровь-то хлещет! Мать заголосила, бинтик рвет дрожащими руками. Отец кричит: «Тряпки несите, идиотки! «Скорую» вызывайте!» Дурдом. А кухню мы новую купили? «Никого, – говорит, – приглашать не надо. Я сам полки повешу, не велика наука». Повесил. Все прибрали, по местам расставили. Мать в ванную пошла мыться. Отец в комнате на диване перед телевизором отдыхает от трудов праведных. А я на новой кухне чайку попить решила. Дверцы у навесного шкафчика распахнула, а он вместе с двумя соседними из пазов вывалился прямо с пробками. Я стою, как кариатида, держу всю эту конструкцию на вытянутых руках и ору благим матом: «Папа! Папа!!!» Ноль внимания, кило презрения. Мать услышала, голая из ванной выскочила, вся в мыле рядом со мной встала. Орем обе дурными голосами. Потом уж она его спрашивает: «Как же ты мог не прийти?! Ведь по голосу слышно было, что произошло что-то ужасное!» А он, оказывается, думал, это я его спросить о чем-то хочу, мол, тебе надо – сама подойди. Кино и немцы. А то еще была история. Сидим у телевизора, времени девять вечера. «Хочу, – говорит, – щей из квашеной капусты». Мать ему: хорошо, мол, завтра сварю. «Нет, – говорит, – сегодня!» Душа у него, видите ли, просит, до завтра подождать не может. Ну, она скороварку наладила – сидим ждем. А там же, прежде чем открыть, пар выпустить надо. Вот она его потихонечку выпускает, а сама крышку пробует. А отец уже рюмочку налил, чесночок очистил и слюну пустил. «Чего ты, – говорит, – там возишься? Ну-ка, дай-ка я сам!» Она слова сказать не успела, он нож схватил и черенком по крышке бабах! Щи из кастрюли давлением как волной выплеснуло прямо ему на руку – и кожу словно перчатку к чертовой бабушке по самый локоть. Крик, шум, «скорая помощь»… А в последнее время грызутся, как два скорпиона в одной банке. Вроде все хорошо, живи да радуйся – чего им делить-то? Нет, опять не слава Богу. И каждый, главное, ко мне апеллирует! Уйду я от них. Сниму квартиру где-нибудь рядом с работой. Или хоть комнату. У вас никто не сдает?