Карьера требует жертв - Марина Серова

– Конечно, время секретов прошло.

Наутро я проснулась на плече Василия, а он еще посапывал, прислонив щеку к моей голове. Милая картина, если речь идет не о мужчине, которому рядом сидящая девушка годится в дочери. Да и вообще, в таком положении мы были не сильно похожи на телохранителей.

Как только я встала с сиденья, оставив дядю Васю дремать дальше, мне позвонил Олег.

– Послушай, Прусс еще не пытался искать убежище Василевского?

– Нет, мы обсуждали кое-что другое, а потом вырубились. А что?

– А то, что Кирилл уже сделал это и прикинул три возможных места на карте, где располагаются объекты, похожие на резиденции Александра. Кристина говорит, что когда она общалась с Сан Санычем, то они сидели в комнате наподобие кабинета, где окна выходили на поля, так вот, все локации, найденные Кириллом, находятся в полях. Поэтому проверить нужно все.

– Хорошо, Олег, спасибо, – на этих словах ко мне подходит медсестра и сообщает:

– Глеб Василевский пришел в себя. Можете к нему войти.

– Спасибо, – отвечаю я медсестре, а потом обращаюсь к Олегу: – Мне пора, я перезвоню.

Я бужу Прусса, и мы оба входим в палату Глеба, который кажется потерянным.

– Черт подери, как раскалывается моя голова. Ребята, скажите, что отравление и ужасное самочувствие с горящим желудком мне просто приснились?

– Боюсь, что нет, Глеб, – чаще всего Прусс обращается к своему боссу по имени и отчеству, но сейчас он говорит с ним не как подчиненный с начальником, а скорее как отец, провинившийся перед сыном. – Тебе нужно многое узнать.

Василий Михайлович и я приступаем к рассказу, который занимает довольно много времени. Многие детали ошарашивают Глеба, ему откровенно не нравится, когда я рассказываю о том, что еще раньше разоблачила водителя черного «Вольво», но кульминация наступает, когда он узнает, что его отец жив.

– То есть ты, дядя Вася, хотел разрушить мой бизнес, работу всей моей жизни, которую я продолжил ради отца, а этот самый отец хотел меня убить?

Прусс не знает, что на это ответить, но после паузы говорит:

– Я не снимаю с себя вины за то, что хотел помочь Вале, но главное для меня, что она никогда не хотела тебя убивать, хоть я и подозревал ее в этом после появления «Вольво». Можешь верить, можешь нет, но я бы ни за что не позволил причинить тебе вред, несмотря на мои чувства к ней. Сразу после того, как мы разберемся с твоим отцом, я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь.

– Да уж постарайся, дядя Вася, думаю, этому буду рад не только я, но и твоя дочь, которую ты бросил.

Василий Михайлович ничего не ответил на это откровенно обидное высказывание, а просто вышел из палаты, оставив меня с Глебом.

Не зная, что еще добавить, я сказала:

– Слушай, по поводу Кристины…

– Ты не рассказала мне сразу, боясь, что я, будучи импульсивным человеком, где-нибудь об этом проговорюсь. Угадал?

– Да, я так и хотела сказать. Просто…

– Женя, тебе не нужно ничего объяснять. Мы с тобой знакомы недавно, но я понимаю, что если ты что-то и задумала, то обязательно сделаешь. Давай с тобой постараемся больше не попадать в ситуации, из которых мы можем не выйти живыми.

– Давай постараемся, – я легко улыбнулась, и Глеб ответил мне встречной улыбкой.

Красивый парень, в другой жизни… Впрочем, это не имеет значения, важен лишь план Прусса, в котором одну из ведущих ролей должна сыграть Прохорова. За время своей не самой спокойной практики мне многое приходилось делать – я участвовала в перестрелках, погонях, была на волосок от гибели, но ни разу не сотрудничала с человеком, который ранее хотел меня убить.

Глеб продолжает:

– Знаешь, в чем штука, Женя. За свою жизнь я помню несколько моментов, когда отец вел себя странно. Я мельком видел, как он злобно смотрит на меня, и понимал, что в кабинет лучше не входить. Этот взгляд был не просто взглядом уставшего или злого человека, которому в определенный момент не до сына. Это было что-то другое, и в те моменты дядя Вася говорил мне уходить. Я не хотел всерьез воспринимать это – скидывал на работу, усталость, иногда – на плохие воспоминания о матери, бросившей нас. Но теперь понимаю, что это были приступы раздвоения личности. Человек, который спасал меня от психоза родного отца, хотел разрушить мой бизнес. И как с этим жить?

Вопрос риторический, но я решаю хоть что-то ответить Глебу. Не успеваю я произнести и слова, как в палату возвращается Прусс:

– Эмм, Глеб. К тебе посетитель, – по тону Василия Михайловича мы понимаем, что посетитель ошарашил даже его.

Все становится ясно, когда в палату входит Валентина Прохорова.

– О, госпожа Охотникова. Вы оказались крепче, чем я думала. Приношу свои извинения за неудобства, причиненные при нашей прошлой встрече.

– Прусс, это вы ее позвали? – в гневе спрашиваю я.

– Нет, Женя, я еще не успел. Она сама пришла.

– В какой интересный момент я явилась. Кто-то собирался меня звать, я правильно полагаю? Впрочем, неважно. Я пришла сказать, что к твоему отравлению, Глеб Александрович, не имею никакого отношения, и не надо сразу вешать всех собак на меня, как ты любишь это делать.

– Я знаю, что ты не причастна. Ты причастна только к тому, что моя психика нарушена раз и навсегда, виновна в том, что разрушила во мне последние оптимистические порывы. Хотя, возможно, это даже к лучшему. Буду смотреть на мир прагматично, как моя мамаша. Хотел еще сказать, что твой любовничек, – Глеб указывает на Прусса, который закрывает за собой дверь и присаживается, понимая, что разговор будет долгим, – все нам рассказал. Душераздирающая история, ничего не скажешь.

Прохорова такого не ожидала, она взглянула на любовника, ее взгляд выдавал гримасу разочарования.

– Да, Васенька, я-то думала, что секреты ты хранить умеешь. Ну, да ладно. Мы и так уже расстались – уж слишком он тебя любит, Глеб Саныч, гораздо больше, чем меня. Вижу, тебе уже лучше, и