Богиня в бегах - Женя Галкина

На всякий случай Петр прошелся специально перед глазками видеокамер. Никакой реакции. На участке все так же стояла тишина, перемежаемая шелестом ветвей.

Петр вернулся к воротам и еще раз утопил кнопку звонка. Подождал немного. Ничего.

Лилии пахли так сильно, что начала кружиться голова. Он сам не выбрал бы такие цветы, но точно помнил – Диана восхищалась ими, их колдовским ароматом, который большинство считали слишком навязчивым. У нее и духи были такие: лилии в сердце…

Именно лилии должны подсказать, не шутит ли с ним эта женщина. Настоящая Диана признала бы свои любимые цветы.

Дразнящие воспоминания. Вот юная Диана взбегает по лестнице: рыжие кудряшки подпрыгивают, стучат каблучки. На ней зеленое платье с аккуратным ученическим воротничком. Когда она поворачивает голову, на шее показывается нежная ямка. У нее чудесные ключицы. Озорная улыбка. Зеленые веселые глаза.

А вот Полина-Диана. Она взбегает по лестнице, длинные локоны тщательно уложены и струятся огненными волнами. Стучат каблучки. На ней серо-розовый кардиган. Поворачивает голову, и – она все еще там, эта ямка… и у нее такие же чудесные ключицы: точеные, манящие. Но! У нее испуганная и тревожная улыбка. У нее непроницаемые темные глаза. Она это или не она?

Из юной охотницы за приключениями, девчонки с огромным талантом, тогда еще нераскрытым, должна была вырасти роскошная покорительница олимпов, а эта женщина выглядит как обеспеченная и милая домохозяйка с целой кучей семейных скелетов в шкафу.

Разве могла бы Диана стать такой?

Петр помнил последние работы Дианы. Он всегда ходил на ее выставки. Он помнил каждое ее фото. Последние работы показались ему искусственными – она снимала словно на заказ, по чужой указке, чего прежде никогда не делала. Сама она тоже начала сниматься в образах, которые никогда не стремилась примерять: в каких-то бабских платьях в цветочек, в свадебных платьях-тортах, с волосами в пучок и овечьим выражением в глазах. Эти фото на выставки не попадали: сделаны они были неумелыми руками, и Петр видел их только потому, что у Дианы была привычка завозить все свои фото матери – та по старинке собирала гигантские толстые альбомы и расписывала их вензельным почерком старой аристократки. Петр с Мариной Петровной был в хороших отношениях еще с момента своей работы в газете, где она тогда была старшим редактором. Она ушла на пенсию, а отношения остались, и Марина Петровна постоянно хвасталась новыми фото своей дочери.

Фото в свадебном платье разозлили Петра.

Это была пошлость, стократное повторение, как сама часто называла банальные фотографии меткая на слово Диана. И все же она создала эту пошлость своими руками: зачем?

Никто не мог дать ответа. Это выглядело, как закат ее карьеры, и только исчезновение позволило ей не свалиться в пропасть окончательно. Может, на то и был расчет?

Петр остановился и задумался. Огромный дом за высоким забором – глухим забором, похожим на тюремный, хоть и выкрашенный в яркий красный цвет. Это ее прибежище? Или?..

Бросив букет на нежный плюшевый газон, Петр оперся ногой на кирпичное основание забора, вытянулся как мог, уцепился одной рукой за край, потом второй, подтянулся и ловко справился с упражнением «выход на одной руке» – по старой памяти. Затрещала рубашка.

Надеюсь, собаку она не держит, мелькнуло в голове у него, когда он спрыгивал вниз, в кустарники по другую сторону забора. А еще – только бы соседи не увидели!

Оглядевшись, он понял, что зря гулял перед камерами: их провода были аккуратно перерезаны. В остальном – абсолютная и прекрасная идиллия царила перед глазами. Круглилась вдалеке альпийская горка, увитая камнеломкой и украшенная цветными мхами. Под ней кружились в потоке ручейка опавшие яблоневые лепестки. Газон, словно зеленый мех, покрывал все вокруг, обнимал дорожки, широкие и узкие, выложенные камнем и просто протоптанные. Протоптанные вели к каким-то фантастическим грядкам: кто-то очень неумелый очень старался высадить какую-то рассаду, и ломкие прутики торчали во все стороны.

За этими «грядками» стояла темная баня-изба, по другую сторону – гараж с плотно закрытыми воротами. Пройдясь к сауне, Петр попытался заглянуть в окошки – темно. За домиком он обнаружил островок прежнего сада: густо стояли яблони, вишни и кустарники крыжовника, смородины. Среди них примостилась круглая большая беседка с плетеной крышей и деревянным полом. В центре стоял столик, на нем – пусто, а под ним Петр заметил блестящую коробочку. Нагнулся и поднял: это оказалась помада, новенькая помада, запечатанная и ни разу не использованная.

Помаду Петр положил в карман. У него почему-то появилось чувство, что он снова бродит по джунглям Камбоджи, нафаршированным остатками долгой войны – спрятанными и готовыми сдетонировать противопехотными минами.

С той же осторожностью, мягко ступая и примечая все вокруг, Петр обошел огромный дом. Он не стал ломиться в двери, опасаясь сигнализации, и к окнам близко не подходил, но очень внимательно рассматривал то, что ему удавалось увидеть. И увидел – на одном из стекол мутные темные разводы. Пришлось тащить из беседки стул. Плетеный и легкий, он все-таки согласился выдержать вес взрослого мужчины, и с его высоты Петр увидел то, что соизволила открыть легкая занавеска.

Кровь на подоконнике. Замытая кровь на спинке диванчика. Разбросанные всюду коробки, похожие на футляры от украшений – Петр невольно сжал в кармане свою маленькую коробочку с кольцом.

Здесь произошло ограбление. Вот почему телефон Полины-Дианы выключен. Скорее всего, он уничтожен – разбит или выброшен в прудик. И скорее всего, Полина-Диана лежит в доме без сознания, может, избитая, а может…

Петр кинулся бежать. Он осознавал, что если оставит здесь улики, то он – первый подозреваемый, первый, на кого упадет вся тяжесть допросов, а если Полина-Диана убита – то и КПЗ, СИЗО… Он все понимал, но не мог бросить ее в доме одну.

Добежав до двери, Петр рванул ее на себя – она оказалась предсказуемо заперта.

– Диана! – закричал он. – Диана, ты там? Ты жива?

Ему показалось, что шумливые яблони залепетали слабым голосом Дианы. Он решил вернуться за стулом, чтобы обрушить его на ближайшее окно, как вдруг сзади раздался резкий автомобильный гудок. Потом еще один.

Петр обернулся. По дорожке на него надвигался маленький серебристый «опель». За рулем сидела довольно потрепанная девица непонятного возраста.

На сиденье с ней рядом восседал букет лилий.

«Опель» остановился. Раскрылась дверца, и показалась сначала одна, потом другая длинная нога, а следом выползла и вся девица.

«Ей за сорок», – подумал Петр, опровергая первое впечатление.

Он присматривался к ней, не торопясь делать выводы. Если бы это была киношная история, положительного персонажа в ней Петр бы не угадал. И потому ждал.

– Не кричите, нет ее там, – сказала девица, закуривая сигаретку и повисая на дверце своей машины.