Богиня в бегах - Женя Галкина

– А где она?

– В больнице, – выдохнула девица. – Давайте познакомимся, и я вам все объясню. Меня Марго зовут, я Полькина лучшая подруга. Не верите? А откуда же я знаю, что вы… журналист-политолог? То-то! – Она подмигнула. – Полька вчера мне про вас рассказывала. И про свидание – тоже.

– Так что с ней случилось?

– Жива-здорова, слегка не в себе, – заверила Марго. – Присядем все-таки?..

– Петр, – представился он, подошел к машине и вынул оттуда свои лилии.

– Польке привез? – оживилась Марго. – А я смотрю – лежит такой букетище на травке, чахнет! Прихватила. Но у меня от этого запаха голова раскалывается, так что верну и не пожалею.

– В доме кровь, – сказал Петр, рассчитывая на то, что Марго испугается, забегают глаза, сорвется голос – хоть как-то себя выдаст. Но реакция была обыденной.

– Ох, да, – вздохнула Марго и уселась прямо на ступеньки. Ее словно ноги не держали. Петр присел рядом и даже сквозь аромат шуршащего в руках букета учуял сладковатый и мерзкий запах перегара. – Полина была не в себе. Билась головой о все подряд. С ней такое бывает.

Петр по-журналистски внимательно и безразлично слушал, делая вид, что судьба несостоявшейся любовницы для него – интересна из вежливости и не более.

Марго посмотрела на него, прищурившись от солнца, и снова закурила.

– Поля моя старая подруга. С детства. И она всегда была странноватая – понимаешь? Придумывала всякое: болтала, что она не Полина, а, например, Валентина. Шутки-шутками, но с возрастом она начала в это верить. Иногда прямо-таки кричала: вы все меня обманываете, я вам не Полина! – Марго снова искоса взглянула на Петра. – Бывает такое: человек-человеком, а на голову слаб. И как только она придумывала себе новую личность, сразу неслась в город мужу изменять. Вот и в этот раз – тоже. Муж у нее уехал, ну она и ринулась за приключениями.

Он слушал.

Она расслабилась и оперлась локтем на балясины перил.

– Хорошо тут у Польки, – вздохнула она. – Сад, пруд… Дышится легко.

– Голова болит? – спросил Петр.

– Еле встала, – призналась Марго. – Неслась сюда как бешеная. Таблетки я не пью, отрава же… Пришлось терпеть. Еще и думаю – остановят – не остановят. Поди докажи, что я в любом состоянии на дороге как влитая. Практика.

– Вождения или возлияния?

– Вождения, – засмеялась Марго, – восемь лет за рулем, ни одной царапинки. Мы вчера с Полькой обсуждали ваш роман. Говорит, такой мужчина, такой мужчина!.. И пара рюмок оказались лишними, а ей так пить нельзя, ее сносит, – закончила Марго. – Истерику начала, снова «я-не я», прыгала, падала, ударилась головой, кровь везде… Пришлось вызвать ее врача, он приехал, посмотрел. Увез в больницу полежать, прийти в себя. Это у нее временно, но обычно надолго. В последний раз она девять месяцев там лежала. Так что даже не знаю, вспомнит ли тебя, когда вернется.

Марго наклонилась и погасила сигарету о носик своей туфельки, а скрюченный окурок выкинула куда-то в сторону.

– Давай хоть цветы ей отвезу, – предложил Петр, – где ее искать?

– Полька против, – сказала Марго, – говорит мне: ты не рассказывай уж, где я и что. Стыдно ей. Я сюда так прикатила, по собственному желанию. Могла бы и не ехать. – Она вдруг накрыла своей ладонью руку Петра, немного наклонилась так, что низкий вырез летней хлопковой блузочки обнажил заманчивые и явно искусственные полукружья груди. – Но я не пожалела, что приехала, – низким шепчущим голосом промурлыкала она. – Полина всегда выбирает таких… импозантных мужчин.

А потом она откинулась назад, оголив шею, красивую и длинную, безо всякой ямки.

– Отвези меня, пожалуйста, – тихо сказала она. – Хочется побыть слабой. Подремать на сиденье, пока мужчина за рулем…

– Маргарита, – сказал Петр, поднимаясь и подавая ей руку. – Спасибо за рассказ. Конечно, я вас отвезу.

Она встала и заморгала от яркого солнца. Синие круги под глазами ее сильно старили.

– Только без этих лилий, – сказала она и кивнула на букет. – Красота красотой, но запах невозможный. Угадаешь мой любимый цветок?

Петр повел ее к машине, придерживая за локоть. Она льнула к нему всем прохладным телом, игриво подталкивала бедром и делала вид, что ничего этого не происходит.

– Ну! – подначила она. – Какие цветы пришлись бы мне по душе, м?

– Голубая гортензия, – сказал Петр, открывая перед ней дверцу машины.

Она восхищенно ахнула:

– Как ты это сделал? Как ты угадал? Это же невозможно!

«Конечно, невозможно, – подумал Петр. – Да и не угадал я – ткнул пальцем в небо. Просто ты так хочешь мне понравиться, что играешь в игру «самый удивительный мужчина в мире» Эту игру ты затеяла потому, что скрываешь что-то о Полине-Диане и хочешь любыми способами увезти меня отсюда».

Он сел за руль и завел машину. Букет, оставшийся на крыльце, сиял на солнце, как снежные вершины. Петр глянул в зеркало заднего вида и заметил, что в кустарниках у ворот тоже что-то блеснуло.

Выводя машину, он то и дело поглядывал в ту сторону, стараясь, чтобы не заметила Марго, все еще рассуждавшая о цветах и необыкновенном тонком родстве душ, способных узнать тайны друг друга с первого взгляда.

Ему удалось понять только, что в кустарнике спрятано что-то цвета Полининого кардигана – пепельной розы, и ворота снова закрылись – Марго нажала кнопку на пульте-брелоке и кинула его на панель перед собой.

– Жаль, что свидание не удалось, правда? – спросила тем временем Марго. – Но я уверена, что у такого мужчины найдется, кому утешить…

Петр вел машину сосредоточенно, потому что заученные действия помогали ему думать.

Думал он о том, что отпуск не удался. Он ехал сюда по просьбе матери, которая горела желанием узнать, кто же жених ее ненаглядной Светочки. Сама Света молчала рыбкой, но просачивались слухи, какие-то романтические записи в соцсетях, замелькали на Светиной стене рецепты домашних блюд, а потом – и вовсе какие-то ведические премудрости о женском предназначении…

Мать встрепенулась: сердцем почуяла, что неспроста самостоятельная и волевая Света ударилась в учения о мягкости и нежности. Влюбилась – было решено семейным советом, и Петра отправили на разведку к беглянке-дочери.

И что? Мамину слезную просьбу узнать, когда, кто и за кого – Петр не выполнил. Мало того, Света упорхнула в Тайланд, даже не повидавшись с братом.

Неужели так обидела ее семья, что не хотелось ей даже обнять родного человека? Не хотелось позвонить маме и сообщить радостную весть?

В глубине души Петр сознавал: да, обидела. Просто никто в семье, включая его самого, не может признать это и извиниться перед Светой. А она ждет этого извинения, и без него никогда не пойдет навстречу. Она смертельно обижена за отнятое у нее детство. С того момента, как маме сказали, что у Светы балетная фигурка и гибкость, мама словно расцвела.