Цветы к сентябрю - Николай Станишевский

— Почему?

— Когда она переступила его порог, я её потерял…

31 августа

Я опять проспала почти двое суток, а когда проснулась, отец уже был рядом.

— Прости меня, Джина, — печально произнёс он. — Позавчера я вёл себя не совсем корректно. Сегодня хочу объясниться. Понимаешь, мои путешествия — странная штука. Люди считают, что со временем воспоминания забываются, и сердце успокаивается. Для меня это не так. Скитаясь по временным полосам, я могу почти одновременно находиться в прошлом и настоящем. Я специально сказал «почти». Сейчас я могу прийти к тебе прямо из прошлого, побывав там несколько секунд назад. Все воспоминания и переживания ещё будут свежи в моей памяти. Поэтому я так себя вчера и повёл. Если можешь, извини меня, дочка.

Он заискивающе улыбнулся и вытащил из-за спины роскошный букет.

— Это тебе, — ласково сказал он. — В знак нашего примирения и того, чтобы мы больше никогда не ссорились.

— Цветы к сентябрю? — тихо спросила я.

— Да, — он положил букет мне на колени и отошёл к окну. — Сегодня — последний день лета. Завтра наступает осень. Какой она будет для нас, я пока не знаю. И что она сможет принести — радость или печаль?

— Будем надеяться, что радость, — прошептала я.

— Хотелось бы, — он сунул руки в карманы брюк и потянулся. — К сожалению, в жизни часто бывает наоборот. Завтра наступает сентябрь, и вместе с его приходом вода в реках и озёрах помутнеет, а рыба поймёт, что настало время уходить в глубину. Так и некоторые люди уходят в глубину, подальше друг от друга и потом замирают в мутной воде, не в силах решить, куда же им двигаться дальше. И уже потом, осознав, что они так и не в состоянии этого понять, просто плывут по течению, все глубже и глубже увязая в илистой взвеси, поднявшейся с замусоренного дна.

— Папа! — негромко позвала я. — Что ты такое говоришь и на что намекаешь? Я так понимаю, ты рассказываешь о людях, которые расстаются друг с другом. Кого ты имеешь в виду? Нас с тобой?

Он повернулся и посмотрел на меня таким выразительным взглядом, что в груди невольно замерло сердце.

— Нет, — тяжело, словно молот ухнул по наковальне, выдохнул он. — В данный момент я говорю не о нас. Я имею в виду тебя и твоего мужа. Видимо, судьбе было угодно, чтобы вы расстались. Но что поделаешь, если это уже произошло…

Он опустил глаза и задумчиво потёр подбородок.

— Мне тяжело об этом рассказывать, Джина, но я знаю, что все равно придётся. Рано или поздно. Так уж лучше сейчас. Прошу тебя принять как должное то, что я буду опускать некоторые детали. Хорошо?

Я молча кивнула.

— Итак, — отец снова засунул руки в карманы брюк и принялся расхаживать по палате. — Как я уже говорил, в конце концов, ты мне все рассказала. Не было в прошлом никакой девушки по имени Дженни, когда ты побывала там в первый раз… Ты сразу встретилась с этим человеком…

— Как его звали? — перебила я.

— Разве сейчас это имеет значение? — он остановился, и его глаза сузились до едва различимых щёлочек. — Может лучше не пытаться восстановить в памяти то, что уже кануло в небытие?

— Для кого как, — уклончиво ответила я.

Отец словно не слышал моего ответа. Немного помолчав, он продолжал:

— И во второй раз ты снова встречалась с ним. Ну а в третий… Он глубоко вздохнул и пристально посмотрел на меня.

— В третий раз… вы стали… мужем и женой. И ты в него влюбилась. Я понял, что в твоей жизни появился другой мужчина и осознал, что начинаю тебя терять. Слепая ревность затмила разум, я страшно вспылил, бросился искать этот чёртов дом, в котором всё произошло…

Но… было уже поздно. Ты влюбилась, Джина и влюбилась навсегда. Но я желал тебе только добра… Поэтому мне пришлось сделать то, что ты просила. Как я тебе уже рассказывал, я не был уверен, что четвёртый переброс закончится удачно. Но в той ситуаций я был вынужден, я был просто обязан довести эксперимент до конца. Иначе твоё бы сердце не выдержало…

Потянулись долгие месяцы кропотливого, изнурительного труда. Ты ходила за мной, словно тень, да, собственно говоря, ты в неё и превратилась — похудела, осунулась… Твоя кожа приобрела болезненный, молочный оттенок, под глазами появились жуткие зелёные круги. Я не спал, и ты не спала. Я не ел, и ты не притрагивалась к пище. Я сидел сутками за своими расчётами, и ты молча сидела рядом, застыв, словно античное мраморное изваяние. Наконец-то ты полностью стала моей, наконец-то мы с тобой стали единым и неделимым целым. Я был счастлив, и ты была счастлива. Да, в то время мы были по-настоящему вместе!

Он ещё раз вздохнул и тоскливо взглянул в окно. Его правая рука скользнула в карман пальто и достала пачку сигарет.

— К сожалению, всё это было временным, — произнёс он, прикуривая. — Я это понимал, и ты это понимала. Просто мы делали вид, что не хотим ничего замечать.

Он обернулся, посмотрел на меня и горько усмехнулся.

— Я знал, что теряю тебя, и ты это знала. В тот момент ты молила только об одном — чтобы я правильно всё рассчитал и сделал практически невозможное. Но я слишком сильно любил тебя. И я это сделал.

Отец судорожно сглотнул, его глаза увлажнились, заблестели, и он повернулся к окну.

— Я нашёл ошибку в расчётах, — в конце этой фразы глухой голос предательски дрогнул. — И я нашёл деньги, чтобы осуществить задуманное.

— И ты всё-таки отправил меня ТУДА? — шёпотом спросила я.

— Я отправил тебя СЮДА, — в голосе отца послышалось лёгкое раздражение, — ровно тринадцать лет назад ты оказалась ЗДЕСЬ.

— И встретилась с этим человеком? — внутри все сжалось в предчувствии неминуемого и ужасного.

— Да, — отец повернул голову и посмотрел на меня в упор. — И вышла за него замуж.

Я откинулась на подушки и замерла. Неизбежное уже стояло на пороге моего Сознания и занесло руку, чтобы постучаться в дверь моей Памяти.

— Что-то мне опять нехорошо, — неожиданно прошептал отец и, отойдя от окна, тяжело опустился на табурет.

— Папа, — я почувствовала, что мои глаза невольно округляются. — Ты весь белый, словно простыня. Что с тобой?

— Пустяки, — отец, невесело усмехнувшись, устало махнул рукой. — Сейчас пройдёт.

— Может, позвать врача?

— Не стоит. He очень-то я люблю принимать эти лекарства. Тем более, здешние, которые по сравнению с нашими абсолютно несовершенны. Не волнуйся, Джина, мне уже действительно легче…

Я беспокойно наблюдала, как он достал носовой платок и промокнул влажный лоб. В тот момент я поняла, что нет больше в мире человека, который бы так самоотверженно и бескорыстно меня любил.

— Джина! — ставший похожим на сухой шелест песка, голос отца прервал мои размышления. — Я, пожалуй, пойду. Дома у меня действительно есть то, что необходимо, то, что реально поможет мне…