Яд персидской сирени - Инна Бачинская

— А где?

— Во всех детективах говорят: во-первых, ищите женщину, а во-вторых, присмотритесь к семье. Что у них за отношения были, что люди говорят. Дети есть?

— Детей нет. А насчет «ищите женщину», так их особо искать и не надо, они всюду, тут вопрос, кого выбрать. Жена, секретарша, сестра жены, тайная любовница или любовницы, коллеги по работе.

— И у них есть мужья, — подхватила Саломея Филипповна. — Ревность — страшная сила, господа. И главное, не усложняйте — причины преступлений, как правило, банальны до оскомины и скучны, как бурчание в голодном желудке. Мотивов раз-два и обчелся, и все они древни как мир. Чувство или деньги. Извращенцев во внимание не принимаем, как я понимаю.

— А давайте за чувство! — сказал Монах. — Что мы без чувств!

Они чокнулись и выпили. Монах крякнул. Добродеев пил чай и завидовал Монаху, который на пару с Саломеей Филипповной принимал настойку на травках.

— Так кого же вы ищете, господа, любовницу или преступника? И кто вас нанял? Жена?

Монах и Добродеев переглянулись.

— Никто, — сказал Монах. — Поиски смысла в Ладанке — боковая ветвь, побочный эффект, так сказать, а наняли нас найти женщину.

Саломея Филипповна расхохоталась.

— Все-таки женщину!

— Женщину, которая ушла из дома двадцать лет назад, и с тех пор о ней ни слуху ни духу.

— А чего ж раньше-то не искали?

— Искали, но безуспешно. Теперь решили снова, по второму заходу, так сказать.

— А каким боком к ней Павел Терехин? Это ее сын?

— Нет, он к ней вообще не имеет отношения.

— Может, расскажете?

— Одна девушка попросила нас найти мать…

— Которая сбежала двадцать лет назад, — уточнила Саломея Филипповна.

— Да. Девушка семь лет просидела в психушке за убийство своего бойфренда…

— Семья Мережко! — воскликнула Саломея Филипповна. — Помню, как же, весь город гудел. Вы хотите сказать, что она уже на свободе?

— Ее зовут Татьяна. Это она попросила нас найти мать. Не совсем на свободе. Или, скорее, временно. В данный момент она под домашним арестом. Ее сводная сестра Вера забрала ее из лечебницы, она теперь живет с ней. Павел Терехин пролежал в коме около девяти месяцев и только сейчас пришел в себя, но оказалось, что потерял память. Теперь в доме находятся Вера, ее ненормальная сводная сестра-убийца и муж, потерявший память.

— Однако, — уронила Саломея Филипповна. — А как поиски пропавшей женщины?

— Поиски идут. Чтобы их ускорить, надо бы поговорить с Татьяной. Ей было четыре года, когда мать их бросила, но поскольку она под домашним арестом, то сами понимаете.

— Не вижу проблемы, поговорите с Верой.

— Сестры, мягко говоря, друг дружку недолюбливают, и поиск ведется втайне от Веры. Отец Веры двадцать пять лет назад ушел из семьи к матери Татьяны, а после ее исчезновения вернулся к старой семье. Очень странное решение, по-моему, этим он испоганил жизнь всем. И теперь Татьяна хочет найти мать, чтобы вырваться из заботливых лап сестры, которая, кстати, ее опекун. Это вкратце. А Терехин… видите ли, мой друг детства Жорик считает, что все вышеперечисленные события могут быть связаны между собой, не спрашивайте, каким боком, тут нужно знать Жорика. Поэтому мы здесь. Тем более летающие тарелки, тем более прекрасный день. И вас повидали. Праздник!

— Интересная у вас жизнь, господа. А вы уверены, что женщина жива? Бросить ребенка — это, знаете ли…

— Не уверены. А с другой стороны, она работала гимнасткой в цирке, привыкла к кочевой жизни, по слухам, была у нее несчастная любовь, а потом сбежавший любовник вернулся, все вспыхнуло с новой силой. Вы сами сказали: чувство и деньги. Она выбрала чувство. Посмотрим.

— Держите меня в курсе, господа. А вообще, в каждой семье, даже нормальной на вид, здоровенный скелет в шкафу.

Они помолчали.

— А где Никита? — вспомнил Добродеев.

— На пасеке у Яши, пошел по майский мед. Он там все лето, с племянником. Странная личность этот племянник, между нами, отшельник и все время молчит, но безобидный. Яша говорит, контуженый, был в горячей точке, теперь порченый. К ним из города ездят, мед знатный, отбою нет. Да и сам развозит по клиентам. Можете наведаться. Как выехать из Ладанки, взять вправо и так вверх до самой пасеки, не промажете.

— Я знаю, был у него, — сказал Добродеев.

— Кстати, там и пещера есть, Лео Глюк может сунуть нос.

Монах рассмеялся. Добродеев подумал и тоже рассмеялся.

…Она вышла за ворота проводить их. Безголосый Херес прыгал вокруг, улыбался, показывая здоровенные желтые клыки. Один глаз у него светился сапфиром, другой — дымчатым топазом…

…Пасеку они увидели сразу — пара десятков пчелиных домиков и двое мужчин в соломенных шляпах, занятых делом. В конце участка приютилась развалюха под соломенной крышей, на крыльце сидел тощий черноволосый мужчина лет сорока. Это был Никита, внук Саломеи Филипповны и президент эзотерического клуба «Руна», о котором Лео Глюк в свое время дал обширный материал в «Лошади». Двое около ульев были дед Яша и его племянник Андрей, хмуроватый мужчина средних лет. Дед Яша обрадовался журналисту как родному. Андрей сдержанно кивнул. Был это крупный широкоплечий человек, на его загорелом дочерна лице выделялись яркие серые глаза.

…Когда они уезжали, нагруженные банками с майским медом, Монах вдруг сказал:

— Леша, проверь почту!

Им повезло. Их ждало письмо от Татьяны, пересланное Эриком. Она сообщала, что появилась возможность нормально пообщаться, и спрашивала, что уже удалось выяснить.

— Напиши, что необходима личная встреча. Пусть Эрик объяснит, кто я, и даст адрес сайта, пусть посмотрит. В любое время, в любом месте. Похоже, лед тронулся, господа… кто?

— Присяжные заседатели, — сказал Добродеев.

— Именно! Господа присяжные заседатели.

Паша сидел на скамейке в саду. «Смотрящая» Лена заботливо подоткнула плед, сказала, что становится прохладно и темнеет, и предложила вернуться в дом. Он отказался. Она ему не нравилась. Почему? Он не знал. Услужливая, заботливая, мягкая, с бесшумной походкой… казалось бы, лучшей сиделки и желать нечего, но вот поди ж ты… Он вздрагивал, когда она возникала ниоткуда, протягивала поднос с таблеткой и стаканом воды. Стояла над душой, пока он не проглатывал таблетку и не запивал водой, после чего так же бесшумно уходила. Паша не мог избавиться от мысли, что она подглядывает и подсматривает, эта тихоня с опущенными глазами, бессловесная, со своей скользящей походкой. Иногда они сталкивались взглядами, совершенно случайно, и она тут же отводила глаза, а он ежился… отчего? Он не знал. Однажды он представил себе змею, бесшумно подползающую к птице в траве, и уже не мог избавиться от картинки, понимая, что фантазия его скорее всего просто глупа — в Лене не было ничего угрожающего. Но все чаще у него появлялась мысль о тюрьме… возможно, после общения с Таткой. Он часто думал о ней. Мысли вызывали беспокойство и тоску, причину которых объяснить он не мог. Трагичная судьба, полная неопределенность, предчувствие беспросветного будущего. Сходство их судеб? Сходство? О каком сходстве речь? Татка — человек с тяжелыми психическими отклонениями, убийца, семь лет просидевшая в психушке, резавшая вены… Потом ему показалось, он понял, в чем сходство. Зависимость и беззащитность! Вот оно! Они вполне зависимы от воли других и вполне беззащитны. За них решают другие, а значит, они не люди в полном смысле слова. А кто? Кто они? Психопатка, которую не сегодня завтра снова запрут в клетку, и он, человек никто… Их нет. Их стерли из жизни, теперь там пустое пятно. Если они исчезнут, никто никогда их не хватится. Татка закончит в психушке, он — в своем доме, в комнате с креслом на колесах в углу. Свой дом? Не помнит он этого дома! Он не помнит ни Татки, ни жены, ни друга. Пустота. И выхода нет. В отчаянии он гнал от себя эти мысли, он повторял как заклинание, что обязательно вспомнит, а не вспомнит, то восстановит свое прошлое, построит новую жизнь, он не стал идиотом, голова работает. А Татка… в конце концов, у каждого своя судьба, ничего не попишешь. Помочь ей он не в силах. Во всяком случае, сейчас. Мысли эти были подлыми, он корчился от стыда, но все яснее понимал, что от него ничего не зависит. Ему было страшно, особенно в долгие ночные часы без сна. Сны! Татка сказала, параллельная реальность… Паша угрюмо усмехается. Получается, вместо одной старой жизни у него две новые полужизни. Своей он не помнит, вместо своей ему подсунули картинки из чужой. Какая-то женщина… женщины, речка, зелень, пес по имени… как же его зовут? Что-то очень знакомое… Атос? Цезарь? Нет. Не вспомнить.