Милые обманщицы. Идеальные - Сара Шепард

Спенсер вскинула голову, сердце забилось сильнее.

– Ты его разглядела?

Миссис Хастингс пожала плечами.

– Да нет.

– Одни говорят, что это мужчина. Другие утверждают, что женщина, – сказал Пух.

Все печально зацокали языками.

Пух принял заказ. Спенсер выбрала желтоперого тунца – единственное блюдо, которое она предпочитала с тех пор, как отказалась от детского меню. Как только официант устремился в сторону кухни, Спенсер устало оглядела обеденный зал. Интерьер был стилизован под старинный парусник «Нантакет»: темные плетеные стулья, на стенах – спасательные круги и бронзовые резные фигуры, помещаемые над водорезом корабля. На дальней стене до сих пор сохранилась фреска на морскую тему, которую дополняли зловещего вида гигантский кальмар, косатка и водяной с развевающимися светлыми волосами и сломанным, как у Оуэна Уилсона[68], носом. Когда Спенсер, Эли и другие приходили сюда поужинать без родителей – целое событие в шестом и седьмом классах, – они неизменно выбирали столик рядом с водяным. Однажды сюда зашли Мона Вондервол и Чесси Бледсоу, и Эли потребовала, чтобы они поцеловали водяного взасос. Слезы стыда бежали по щекам девчонок, когда они, высунув языки, прикоснулись к нарисованным губам водяного.

«Эли была такой подлой», – подумала Спенсер. На нее снова нахлынули воспоминания. Этого ты не получишь, сказала Эли. Почему Спенсер так разозлилась? Она решила, что Эли собирается рассказать Мелиссе про Йена, с которым накануне вечером целовалась Спенсер. Не в том ли причина? И что имела в виду доктор Эванс, когда говорила, что у некоторых память стирает неприятные события? Интересно, случалось ли такое со Спенсер раньше?

– Мама? – Спенсер стало вдруг любопытно. – Ты не помнишь, у меня когда-нибудь бывали провалы в памяти? Что-то вроде… временной амнезии?

Мама застыла с бокалом в руке.

– П-почему ты спрашиваешь?

Спенсер почувствовала, как взмокла сзади шея. На лице матери появилось знакомое выражение: «Я не хочу с этим разбираться». Такой же взгляд был у матери, когда ее брат Дэниел, дядя Спенсер, напился до чертиков на домашней вечеринке и выболтал несколько тщательно скрываемых семейных тайн. Так Спенсер узнала, что ее бабушка имела пристрастие к морфию, а тетушка Пенелопа в семнадцать лет родила ребенка и отдала его на усыновление.

– Подожди, так выходит – случалось?

Мама провела пальцем по волнистому краю тарелки.

– Тебе было семь лет. Ты заболела гриппом.

Вены вздулись на шее матери, и это означало, что она задержала дыхание. И, стало быть, опять что-то утаивает.

– Мама.

Мать обвела пальцем край бокала.

– Это, в сущности, не важно.

– О, расскажи ей, Вероника, – проворчал отец. – Она уже взрослая и может с этим справиться.

Миссис Хастингс глубоко вздохнула.

– Мы втроем – я, Мелисса и ты – отправились в Институт Франклина[69]. Вы обе любили этот экспонат – гигантскую модель сердца. Помнишь?

– Конечно, – кивнула Спенсер. Модель человеческого сердца занимала площадь около пятисот квадратных метров. Пронизанное кровеносными сосудами толщиной с руку Спенсер сердце стучало так громко, что посетители, прогуливаясь внутри его желудочков, могли слышать только этот звук.

– Мы шли обратно к нашей машине, – продолжала мама, опустив взгляд на колени. – По дороге нас остановил этот человек. – Она замолчала и схватила отца Спенсер за руку. Родители выглядели одинаково мрачными. – Он… выхватил из кармана пистолет. И потребовал мой кошелек.

Спенсер округлила глаза.

– Что?

– Потом грабитель заставил нас лечь на землю лицом вниз. – У миссис Хастингс задрожали губы. – Мне было плевать на кошелек, но я так испугалась за вас, девочек. Вы пищали и плакали. И все спрашивали, умрем ли мы.

Спенсер загнула уголок салфетки на коленях. Она совсем не помнила этот эпизод.

– Он сказал, чтобы я считала до ста, и только после этого мы могли подняться, – сказала мама. – Когда все кончилось, мы побежали к машине, и я отвезла вас домой. Помню, я гнала со страшной скоростью, нарушая все правила. Удивительно, как меня не остановили.

Она умолкла и отпила из бокала. Кто-то уронил кучу тарелок на кухне, и большинство посетителей обернулись на шум, но миссис Хастингс даже не шелохнулась, словно ничего и не слышала.

– Когда мы вернулись домой, у тебя начался страшный жар, – продолжала она. – Это случилось внезапно. Мы повезли тебя в больницу. Боялись, что это менингит – в соседнем городке как раз перед этим был случай. Нам нельзя было уезжать далеко от дома, пока мы ждали результатов анализов, чтобы, в случае чего, срочно везти тебя обратно и госпитализировать. Нам даже пришлось пропустить национальный конкурс «Спеллинг Би»[70], к которому Мелисса столько времени готовилась. Помнишь?

Спенсер помнила. Иногда они с Мелиссой играли в «Би» – Мелисса была конкурсанткой, а Спенсер, судья, заставляла ее произносить по буквам слова из длинного списка. В те далекие времена Мелисса и Спенсер еще любили друг друга. Но, насколько она помнила, Мелисса хотела пропустить конкурс, потому что в тот день у нее был хоккейный матч.

– Так Мелисса в итоге не попала на конкурс? – уточнила Спенсер.

– Попала, но с семьей Иоланды. Помнишь ее подругу Иоланду? Они с Мелиссой вечно участвовали в марафонах знаний.

Спенсер наморщила лоб.

– Иоланда Хенслер?

– Совершенно верно.

– Но Мелисса с Иоландой никогда не были… – Спенсер прикусила язык. Она собиралась сказать, что Мелисса никогда не дружила с Иоландой. Иоланда – милое создание в присутствии взрослых – со сверстниками вела себя как жестокий диктатор. Спенсер знала, что однажды Иоланда заставила Мелиссу отвечать без остановки на все вопросы марафона знаний, хотя Мелисса сто раз сказала ей, что хочет в туалет. В результате Мелисса опи́салась и испортила дорогущее покрывало от «Лили Пулитцер».

– Как бы то ни было, через неделю температура у тебя спала, – сказала мама. – Но, когда ты очнулась, оказалось, что ты начисто забыла обо всем, что произошло. Ты помнила, как мы ходили в Институт Франклина, как вы бродили по лабиринтам сердца, но потом я спросила: помнишь ли ты злого дядю. Ты удивилась: «Какого дядю?». Ты не могла вспомнить ни отделение скорой помощи, ни анализы, ни болезнь – ничего. Как будто все стерлось из памяти. В то лето мы наблюдали за тобой. Опасались рецидива. Нам с Мелиссой пришлось отказаться от поездки в каяк-лагерь в Колорадо и пропустить сольный фортепианный концерт в Нью-Йорке, но я думаю, она все поняла и не обиделась.