Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

Вот это поворот для защиты, которую должен был осуществлять Мэнсфилд! Несмотря на прошлый успех в деле дискредитации заключения экспертов-графологов, на этот раз Мэнсфилд не смог противостоять силе доказательства из тетради. Но даже если бы он сумел опровергнуть это доказательство, он все равно столкнулся бы с еще большей проблемой: ведь один из обвиняемых решил сотрудничать со следствием.

* * *

Когда полиция первоначально, через несколько часов после взрывов, допрашивала Ройзин МакНирни, машинистку из Белфаста, которая была самым молодым членом группы, та упорно повторяла ту же историю, что и другие подрывники, отказываясь от принадлежности к ИРА. «Не понимаю, о чем вы говорите, – повторяла она. – Я сюда приехала просто в отпуск».

Но по мере продолжения расследования в ее «броне» начали появляться небольшие бреши. «Я верю в единую Ирландию, – заявила она следователям. – Но я не верю в насилие». С ней работали, и наконец она сдалась: «Не могу вам ничего сказать, иначе получу пулю в голову».

По ее признанию, она вступила в ИРА всего лишь полгода назад. Выйдя вечером из паба, она в воодушевлении распевала патриотические песни, когда кто-то подошел к ней и спросил, готова ли она сделать кое-что для Ирландии. Она рассказала полиции о своей роли в подрывной операции, но утверждала, что была незначительной и невлиятельной фигурой, находясь где-то на задворках группы. Несмотря на признание и сотрудничество с властями, МакНирни настаивала на невиновности. Хотя она дала подробные показания, до начала суда остальные члены группы не знали, что девушка предала их.

Хотя вероятность оправдательного приговора сестрам Прайс и их друзьям-подсудимым была крайне мала, это обстоятельство едва ли подорвало их дух. Во время суда Долорс и Мариан, сидевшие на скамье подсудимых, улыбались и приветственно махали тем, кто поддерживал их на галерее. Когда старый друг Имон МакКанн, активист из Дерри, с которым они познакомились на марше Бернтоллет, пришел поддержать их семью на галерее, они подмигивали ему и тоже махали руками. Альберт и Крисси Прайс прилетели в Лондон на судебное заседание, и МакКанн восхищался поведением старших Прайс, которые держались прямо и гордо. Однако он понимал, что за этим уверенным видом скрывались ужасные страдания: их дочерей ожидал пожизненный приговор.

Подсудимые были на суде в обычной одежде, и Долорс выбирала эффектные комплекты: комбинезоны, сарафаны, свитеры. Она всегда тщательно готовилась к выступлениям и теперь безошибочно чувствовала, что зал суда превратится в политическую арену. Пока шло разбирательство, ее рыжие волосы, очень короткие во время подготовки взрывов, начали постепенно отрастать.

Иногда казалось, что Долорс как-то легкомысленно относится к процессу, не принимая его всерьез, но она могла также демонстрировать и вспышки яростной решимости. Когда Питер Роулинсон спросил ее, поддерживает ли она «цели и принципы» ИРА, Долорс ответила «да», «если сэр Питер понимает под «целями и задачами» то же самое», что и она. Когда он попросил ее объяснить, в чем она их видит, Долорс сказала, что, по ее мнению, ИРА ставит перед собой «долговременную цель добиться воссоединения Ирландии при условии полной гражданской и религиозной свободы для всех ее граждан».

Судья Сибег Шоу, вмешавшись, осведомился, верит ли она в то, что для достижения этих целей оправдано применение насилия. «Я этого не говорила», – ответила Прайс: она рассуждала о целях, а не о средствах их достижения. В свойственной ей манере она спорила с судьей и прокурором, спокойно относясь к их парикам, придающим важность; ее не смущала ни величественная обстановка, ни личная охрана, ни тяжесть выдвинутых против нее обвинений. К концу разбирательства Прайс и ее товарищи начали перебивать судью Шоу, не ощущая давления морального авторитета суда, смеясь над свидетельствами и выражая пренебрежение ко всему процессу.

* * *

В тот ноябрьский день, когда зачитывали вердикт, Долорс Прайс надела зеленый свитер и подвязала волосы розовой лентой. Охрана в здании суда была серьезной, и каждого, кто входил в дверь, обыскивали. Обвиняемых сопровождали 15 тюремных офицеров, которые находились за спинами сидящих на скамье подсудимых. Майклу Мэнсфилду казалось, что все специально задумано так, чтобы создать «ощущение вины». В ходе всего разбирательства охранник, не привлекая особого внимания, находился сразу за местом, где сидел судья Шоу, но сегодня он не скрывался и устроился рядом с судьей. Была целая серия угроз взрыва бомб в ближайших супермаркетах, а публичную галерею временного зала суда заполнили шумные ирландцы, прибывшие поддержать подсудимых. Пока жюри присяжных, состоящее исключительно из мужчин, собиралось вынести вердикт, четыре группы детективов в штатской одежде вошли в зал и сели за ними. А в момент оглашения приговора охрана предприняла еще одну меру предосторожности: все двери в здании заперли на засов.

До вынесения приговора Прайс и другим обвиняемым судья Шоу объявил об оправдании Ройзин МакНирни. Обращаясь к МакНирни – маленькой девочке с подведенными бровями, одетой в белую шаль и розовую блузку, Шоу выразил надежду, что она извлекла из этого урок и больше не даст себя «втянуть в смертельные предприятия». О ее решении предать товарищей он сказал так: «Я не знаю, какие опасности могут угрожать вам, когда вы покинете зал суда». Когда МакНирни выводили из помещения, остальные подсудимые начали напевать мелодию – зловеще слаженно. Это был «Марш мертвых» из оратории «Саул» Генделя, та музыка, что обычно играют на похоронах. Хью Фини полез в карман и вытащил оттуда монету. Он швырнул ее в МакНирли и крикнул: «Возьми кровавую денежку, продажная шкура!» Девушка, рыдая, выбежала из зала суда.

Остальных подсудимых признали виновными. Когда дело дошло до приговора, Шоу дал максимум – так называемый пожизненный срок, который на практике для пяти подрывников означал 20 лет. Для Долорс и Мариан Прайс, а также Хью Фини, которые были признаны руководителями группы, у судьи нашлось более суровое наказание – 30 лет. Долорс четко произнесла: «Это смертный приговор».

Будто смутившись строгостью наказания, Шоу объявил, что он мог бы понизить срок для сестер Прайс и Фини до 20 лет. Подсудимые выражали недовольство, привлекая внимание зала. Тогда возбужденный судья приказал им молчать в зале суда. «Нет!» – ответили обе сестры Прайс.

Отказываясь говорить о своем членстве в ИРА на протяжении всего процесса, теперь подсудимые заговорили все сразу, произнося политические речи; с галереи им аплодировали родственники и друзья.

– Я, доброволец ИРА, стою здесь, перед вами! – заявила Мариан Прайс. – Я считаю себя военнопленной!

– Да здравствует Временная армия! – закричали с галереи. – Не сдавайтесь!

– Нельзя превращать скамью подсудимых в политическую арену, – повысил голос Шоу. – Это зал суда!

Но теперь, когда приговор был уже вынесен, его никто не слушал.

– Ирландия победит! – воскликнул Фини. – Ее не поставить на колени!

* * *

Ройзин Нирни поспешно ушла в сопровождении вооруженной охраны. Ей теперь следовало скрываться и полностью изменить личность. Ей дали другое имя, новые документы и велели никогда не возвращаться в Ирландию. Ее вещи забрали из дома в Андерсонстаун, поместили на хранение, а затем доставили ей, как только она начала другую жизнь. «Не заблуждайтесь по этому поводу, – сказал один из лидеров Временной армии прессе. – Ей не спрятаться». Однако Провос не удалось выследить Нирни. Она исчезла из здания суда, стала другим человеком, и с тех пор о ней больше не слышали.