К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

тебе, мальчуган. Сейчас в Париже я почти никому не могу довериться, собственные секретари шпионят за мной и записывают для Бонапарта каждое мое слово.

— Не слишком хлопочи, Рене. Я не так уж устал. Ла Манш был довольно спокоен как для ранней весны. Сказать по правде, я даже не особо голоден. В Рамбуйе, пока мне меняли лошадь, трактирщик подал обед, который и в столице нечасто встретишь. Горячий суп в горшке и бараньи котлеты были довольно недурны.

— Да ну ладно. Ты еще расскажи мне, что они были лучше, чем у Фраскати… — Раздался шумный смешок. — Я все понимаю. Испытал на собственной шкуре. Ла Манш — это еще полбеды… чего стоит высадиться среди скал и ускользнуть от береговой полиции.

— Здесь нас никто не услышит, Рене?

— Сейчас? Не думаю. Все вьются вокруг коротышки, пытаясь что-то у него выклянчить. Когда он приезжает, бдительность у любого моего недоброжелателя притупляется. — Послышался звук разливаемой жидкости, звякнуло стекло. — Вот, держи коньяк. Это тебя взбодрит. И не беспокойся, здесь куда безопаснее, чем у меня дома.

Затаив дыхание, я отодвинула драпировку и босиком бесшумно прошла по темной узкой галерее, ведущей в соседнее помещение. Это была библиотека-кабинет, с большим столом и двумя золочеными креслами по обе стороны от камина, отделанного белым мрамором. В этих креслах с бокалами в руках я увидела Рене Клавьера и еще какого-то неизвестного мне светловолосого юношу лет двадцати. Худой, вытянутый и длинноногий, он, казалось, с трудом умещался в кресле, лицо его было усталым, щеки ввалились, а запыленная несвежая одежда никак не походила на бальный костюм. Это кто такой? «Мальчуган» — так, кажется, называл его банкир?

— А ты, Рене? — негромко спросил молодой человек. — Ты уже ничего у него не просишь?

Клавьер саркастически усмехнулся:

— Теперь уже он просит меня. В преддверии итальянского похода ему волей-неволей пришлось со мной помириться.

— Ты добудешь деньги для его похода?

— Я теперь, как и при Баррасе, главный поставщик армии. Черт возьми, у всех финансистов Парижа вытянулись лица, когда они узнали эту новость!

Младший собеседник, которого Клавьер именовал Сирилем, подался вперед:

— Надеюсь, теперь можно рассчитывать на то, что он отпустит тебя в Мексику?

— О-о! Как далеко ты заглядываешь, Сириль. — Клавьер яростно потер бокал. — Надежда, конечно, умирает последней. Но генерал уже дважды отказывал мне в паспорте, так что сотрудничать с ним я согласился лишь в надежде на то, что он вернет мне долги Директории. Речь о четырех миллионах, это не шутка… А выезжать из страны замухрышка мне не дает, тут даже искусство Талейрана бессильно.

Я мало что понимала из этого разговора, но старалась не пропустить ни единого слова и даже осторожно подобрала шлейф, чтоб он не выдал меня шуршанием. К счастью, праздник в саду еще бурлил, и шум, доносящийся оттуда, хорошо маскировал мое присутствие. Новость о том, что Клавьер назначен главным поставщиком армии, да еще накануне важной для Бонапарта войны за Италию и Альпы, стала для меня неприятным сюрпризом. По моему мнению, между банкиром и консулом пролегала пропасть непреодолимой мужской вражды, но, выходит, они ее все-таки преодолели — конечно, скрепя сердце, по необходимости.

— Без меня консул не снарядил бы и полка. Его тупые солдафоны даже бриллиант «Регент», украденный из королевской казны, не способны были обменять на деньги, хотя носились с ним по всей Европе. Но как же он ненавидит меня, этот выскочка! Злость сочится из всех его пор, когда мы с ним говорим…

— Он сметлив и понимает, что тот, кто имеет деньги, имеет и власть, — резонно заметил молодой человек.

— Да. Но здесь нечто большее. Он дьявольски честолюбив и хочет повелевать в этой стране и дождем, и ветром. Это несет угрозу всем нам, брат. Я не привык покоряться даже при Людовике, а тут — какой-то корсиканец, о котором пять лет назад никто и знать не знал!..

«Брат»… Оказывается, этот юноша — младший брат банкира, доверенное лицо, которое исполняет некие важные поручения, которые не может исполнить сам Клавьер. Раньше до меня долетали смутные слухи о том, что на неких родственников он регистрирует свое имущество и торговые дома… Но при чем тут Мексика? За каким чертом банкиру туда ехать?

Некоторое время братья молчали. Клавьер мрачно глядел на огонь, размышляя о чем-то, потом первый прервал молчание:

— Что там в Лондоне, Сириль? Поездка была удачной?

— Вполне удачной, Рене. Бэринг подтвердил, что мог бы способствовать перевозке пиастров в Англию. У него есть кое-какие связи в Филадельфии, и за надежным судном дело бы не стало.

— Сколько он хочет за свое участие?

— Двадцать процентов. Однако прежде чем дать окончательное согласие, он хотел бы послать своего доверенного человека в Мехико для осмотра груза.

Клавьер пожал плечами:

— Узнаю старину Фрэнсиса и его бульдожью хватку. Двадцать процентов! Он требует слишком много, учитывая то, что пиастры сугубо мои, да и идея заработка целиком принадлежит мне.

Сириль покачал головой:

— Исключить Бэринга было бы славно. Но перевозка груза? Обмен монет? Вексели при необходимости? Боюсь, чтоб обойтись без Бэринга, нужно ждать заключения мира с Англией.

— Мира с Англией… — Клавьер скрипнул зубами. — Наш консул бредит войной, а не миром! Нет, Сириль, на горизонте маячат скорее пушки, чем голуби, а мира во Франции не было вот уже десять лет…

Сириль устало выпрямил ноги.

— Тогда предложение Бэринга кажется мне приемлемым. Что такое двадцать процентов, если речь идет о десяти миллионах прибыли?

Клавьер усмехнулся, отставив бокал.

— Возможно, ты прав. Надо ковать железо, пока горячо, а не ждать с моря погоды. Тем более, что отец Терезы[35] в Испании пока что при делах и может мне кое в чем поспособствовать…

Он решительно поднялся, тряхнул светлыми волосами:

— Тебе нужно будет поехать в Америку, Сириль. Готовься к этому.

— Я полностью в твоем распоряжении, — засмеялся молодой человек. — Если нужно, готов посетить и серебряные рудники Перу[36]!

— Это неплохая идея! Я бы и сам съездил туда, если б меня выпустил из страны корсиканец! Знаешь, мои юношеские скитания по Кубе и Флориде были не так уж и плохи, по крайней мере, они принесли мне чертовски много впечатлений.

— Ну, и денег тоже, брат, согласись.

— И денег тоже.

Они смеясь обнялись. Клавьер с любовью похлопал младшего брата по плечу. Было видно, что он относится к нему с нежностью. Я поймала себя на мысли, что ни разу не видела на его лице такого мягкого выражения, как сейчас, — разве что однажды, недавно, когда он говорил о