Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

стопкой, а китайским кувшинчиком с керамическими чашечками:

– Размером с наперсток, – Аня чувствовала рядом запах спиртного, – но если выпить два десятка наперстков, тоже можно опьянеть…  – ей водки не предлагали:

– Он сказал, что это не женский напиток. Женщинам приносят сливовое вино…  – несмотря на вино, голова Ани оставалась ясной. Она понимала, зачем ее увели из столовой:

– Фильм только предлог…  – на экране праздновали партизанскую свадьбу, – он хотел остаться со мной наедине, в темноте…  – уверенная рука погладила ее ладонь:

– Советский Союз оказал нам неоценимую помощь, – задумчиво сказал Дэн Сяопин, – поддержав нашу борьбу против капиталистов. Мы можем не соглашаться в частностях…  – Аня хмыкнула про себя:

– Мастер недомолвок. Павел говорит, что у китайцев такое принято, они ничего не скажут прямо.

Он повторил:

– В частностях, однако мелочи не важны. Важна наша дружба, вернее, ее доказательства…  – пальцы гладили запястье, двигались к прикрытой шелком груди. Вторая рука, под стрекот киноаппарата, легла ей на колено. Обитый бархатом диван был мягким, Аня попыталась выпрямиться:

– Он что, собирается меня прямо здесь…  – от запаха водки у нее закружилась голова, – в комнате никого нет, двери задернуты занавесью…  – рука настойчиво комкала подол платья. Аня услышала шепот:

– Если мы удостоверимся в добрых намерениях Советского Союза, все изменится, товарищ Хуань…  – Дэн Сяопин называл ее на китайский манер:

– Это значит счастье, – вспомнила Аня, – пошли они к черту, я не собираюсь жертвовать своим счастьем ради поддержания дружбы с Китаем…  – щелкнула застежка чулка, он тяжело задышал:

– Вы сможете посетить Пекин, погостить в нашей стране, увидеть исторические богатства. Вам это будет интересно, товарищ…  – Аня закусила губу:

– Хватит. Нельзя рисковать, я не смогу его остановить…  – на экране прыгали титры. Резко поднявшись, Аня оправила платье:

– Большое спасибо за интересный фильм, товарищ Дэн Сяопин, – громко сказала девушка. Из фильма Аня ровным счетом ничего не помнила:

– И за приглашение на ужин, – добавила она, – но, боюсь, сейчас поздно. Павел подросток, мы должны ехать домой…  – поклонившись, рванув на себя бронзовую ручку двери, Аня быстро пошла по расписанному фресками коридору. Щеки еще горели:

– Он обидится и разорвет отношения с Советским Союзом, – почти весело подумала Аня, – но меня это не интересует. Пусть Китай и СССР что хотят, то и делают, я не позволю Комитету калечить наши судьбы…  – девушка заспешила к столовой.

По ногам Густи, в тонких чулках, пробежал осенний холодок. Поежившись, девушка плотнее закуталась в пальто. Паства костела святого Людовика не снимала на мессе верхней одежды. В церкви не топили, люди сидели в перчатках и шарфах.

Шофер Густи не был католиком. Водитель ждал ее в теплой машине, с термосом чая и сигаретами, коротая время за просмотром спортивных страниц Daily Mail. Газеты в посольство поступали два раза в неделю, с дипломатической почтой. Густи подышала на застывшие пальцы:

– Во вчерашних выпусках ничего не напечатали, ни на западе, ни в СССР…  – она подозревала, что советские газеты ничего и не сообщат читателям, – но тетя Марта срочно вылетела в Берлин для консультаций. Речь может идти о вооруженном конфликте…

Представители союзных военных сил пользовались правом беспрепятственного проезда по всему Берлину. Несколько дней назад главу американской дипломатической миссии в Западном Берлине, мистера Лайтнера, остановили пограничники ГДР, на пути в театр, в Берлине Восточном:

– Он был на служебной машине, с дипломатическим паспортом, но не миновал проверки…  – Густи поморгала, стараясь не заплакать, – на следующий день с другим дипломатом повторилось то же самое…  – американцы собирались двинуть к пропускному пункту на Чек-Пойнт-Чарли танки:

– Тетя Марта пытается уговорить их не совершать необдуманных поступков…  – Густи стало страшно. Вчера вечером она говорила с тетей по безопасной связи:

– Я на пути в Хитроу, – коротко сказала женщина, – одной ногой за порогом, – она помолчала, – премьер-министр Макмиллан сказал, что в Берлине сейчас нужен хотя бы один человек с холодной головой…  – Густи понимала, о чем идет речь:

– Русские не оставят без внимания демарш американцев. Они тоже двинут танки и войска к зональной границе…  – слеза капнула на страницу молитвенника, – но если у кого-то хоть на мгновение сдадут нервы, если случится хотя бы один выстрел, то войны не миновать…  – тетя добавила:

– Постараюсь, чтобы они прекратили бряцать оружием. Боюсь, что тебя ждет бессонная ночь…  – Густи пока не прислали в помощь второго аналитика, – к утру мне нужны расшифровки всех разговоров всех русских, побывавших в посольстве за последнюю неделю…

Густи хотела сказать, что тетя Марта и сама знает русский, но прикусила язык:

– Она знает, а персонал ЦРУ и наши работники в Западном Берлине не знают. С ее должностью у нее нет времени заниматься переводами…  – в пять утра Густи, пошатываясь от усталости, спустилась в комнату безопасной связи. В Берлин ушла шифрованная радиограмма:

– Она не спит, – Густи прижала к голове наушник, – после полуночи она прилетела в Тегель и с тех пор не ложилась…  – девушка услышала, как тетя затянулась сигаретой:

– Ничего интересного ваши гости не упоминали, – зашелестела бумага, заскрипел карандаш, – впрочем, подожди…  – тетя всегда расшифровывала послания с листа. Густи робко сказала:

– Насчет планов де Голля…  – о де Голле говорили русские дипломаты, приглашенные на прием прошлой неделей:

– Якобы он выступает против политики США и Великобритании в Западном Берлине, – вспомнила Густи, – французы получили свою часть города, но находятся на вторых ролях. Де Голль может искать контакта с СССР, в нынешнем кризисе. Он всегда бравировал независимостью от Британии и Америки…  – тетя Марта помолчала:

– Его планы мы хорошо знаем, то есть предвидим. Ладно, спасибо, пойди отоспись…  – Густи не могла спать. Сгорбившись над чашкой кофе в пластиковой кухоньке, куря очередную сигарету, она вспоминала немного испуганный голос брата:

– Тетя Марта сказала, что никакой опасности нет…  – сглотнул Ворон, – но хорошо, что ты не в Берлине, Густи. Я за тебя волнуюсь, сестричка…

Девушка вытерла припухшие глаза. Еще одна слеза упала на старую открытку с фотографией саркофага святой Августы из Тревизо. Густи закладывала страницы молитвенника посланием, полученным в детстве от покойного папы римского:

– Стивен спрашивал, не начнется ли война…  – девушка вздохнула, – ему тринадцать лет. Он кажется взрослым, но он еще ребенок…  – она думала о брате, избегая мыслей об Александре:

– Он в Берлине, но отсюда мне с ним никак не связаться, – поняла Густи, – и вообще не связаться. Господи, пожалуйста, пусть не случится никакой войны…  – она не могла не поехать к утренней мессе. Шофер не стал спорить, только недовольно заметив:

– Опять они сядут нам на хвост, как в то воскресенье, – прошлой неделей Густи впервые выбралась с территории посольства, – после смерти мистера Мэдисона они совсем обнаглели…

Одна из темных «Волг» русских, дежуривших на площади, действительно поехала вслед за посольским лимузином на Лубянку:

– Мне наплевать…  – Густи обвела взглядом немногих молящихся, – даже если здесь сидят подсадные утки Комитета, мне тоже наплевать. Пусть меня фотографируют, я нигде не засвечена, я помощник атташе…  – она успокаивала себя тем, что Александр живет далеко от Чек-Пойнт-Чарли:

– Но если начнется война, то никто не собирается вести ее на старый манер, – подумала девушка, – у русских и у нас есть атомные бомбы, есть ракеты дальнего действия. Русские получили в свое распоряжение взлетные площадки в Восточной Германии, а ракеты НАТО стоят в Германии Западной…  – Густи показалось, что мир идет по краю пропасти:

– Одно неверное движение, и мы повернем оружие против наших бывших союзников. Если начнется война, я могу больше никогда не увидеть Александра…  – как она ни старалась, но слезы все-таки поползли на кашемир ее шарфа:

– Я не смогу жить без него. Иисус, Матерь Божья, святая Августа, дайте мне знать, что с Александром все хорошо, сохраните его для меня…