Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн

Некоторые врачи советовали своим пациентам воздерживаться от употребления мяса перед прививанием, другие прописывали слабительное или прием ядовитых веществ вроде ртути или сурьмы (которые сегодня используются в батарейках и огнеупорных материалах). Как ученый, Уотсон скептически относился к находкам своих коллег, однако понимал, что ему нужна большая группа пациентов для исследования наилучших методов прививания. Назначение главным врачом госпиталя для брошенных детей открыло ему доступ к идеальной человеческой лаборатории. Дети ели одинаковую пищу, носили одинаковую одежду, спали на одинаковых кроватях, занимались одним и тем же. Их жизни были практически идентичными, что создавало безупречную почву для его экспериментов.

Уотсон начал совершать вакцинации в серии тщательно контролируемых тестов. Одна группа детей получала ртуть и ипомею (слабительное) перед вакцинацией, другая – кассию и розовый сироп (тоже слабительное), а некоторым только ставили вакцину. Он заключил, что предварительное употребление ртути и слабительных имеет дополнительные преимущества.

Эксперимент Уотсона был первым исследованием вакцинации, напоминавшим современные клинические испытания с четким планом и методичной количественной обработкой результатов. Этичность проведения экспериментов на безродных детях без их согласия вообще не рассматривалась, а единообразное воспитание найденышей открывало возможности для других экспериментов. Некоторые из них были предприняты доктором Уильямом Кэдоганом, уважаемым терапевтом, который стал управляющим и домашним врачом госпиталя. Как и Уотсон, он ставил эксперименты на детях в попытке улучшить прививочные методы. Он тоже осознавал преимущества единообразия для разработки широкой основы знания о правильных методах воспитания детей. В «Эссе о взращивании и воспитании детей от их рождения до трехлетнего возраста», созданном на основе наблюдений за найденышами, он писал о влиянии чистоплотности, пищевого рациона, одежды и даже длительности грудного вскармливания. В то время его выводы считались такими же революционными, как идеи Бенджамина Спока о детском воспитании в XX веке. В сочинениях, которые были переведены на французский и немецкий языки, а также переизданы для американского рынка, доктор отвергал многие преобладающие взгляды того времени, например, убеждение в том, что младенца нужно туго пеленать. Он утверждал, что в тугих пеленках «кишечнику нет нормального хода, а конечности лишены свободы», что может привести к распуханию и даже «телесным деформациям и уродствам»[57].

Доктор Кэдоган также считал, что воспитание детей нельзя доверять «необученным» и оно должно быть основано «на тщательных наблюдениях и опыте»[58]. Главная ошибка прошлого заключалась в том, что эту задачу доверяли «женщинам, никак не имевшим достаточного знания для выполнения подобной задачи, хотя они рассматривали ее как собственную провинцию»[59]. Вместо этого мужья должны были играть более активную роль в воспитании детей. Вскоре после публикации его эссе упоминания в архивных записях госпиталя, связанные с «женскими советами» о воспитании, начали исчезать.

В 1930-х годах, когда появилась Дороти, дети продолжали пользоваться превосходной (хотя иногда экспериментальной) медицинской поддержкой. Лечебница была просторной и светлой, снабженной большим запасом фармацевтики, и дети имели доступ к высококачественным услугам дантиста и окулиста. Как вспоминала моя мать годы спустя, ей казалось, что для поддержания здоровья найденышей использовались всевозможные медицинские процедуры. Она вспоминала ряд сеансов под ультрафиолетовой лампой для устранения ее «природной бледности» – очевидно, без особого эффекта. Даже персонал лечебницы был гораздо более компетентным, чем угрюмые «сестры», которые патрулировали коридоры и следили за соблюдением дисциплины. Выбранные за свои навыки и профессиональную подготовку, сотрудники лечебницы были добрыми и внимательными. Они всячески обхаживали найденышей, болтали с ними и позволяли разговаривать друг с другом. В результате Дороти всегда радовалась попаданию в лечебницу. Желтуха, свинка, ветрянка, корь или просто сильный кашель – независимо от причины там было приятно оказаться больным.

Когда я поехала в Лондон для знакомства с архивными записями о моей матери, то совершила короткую железнодорожную поездку в Беркхамстед, чтобы посмотреть на учреждение, где она росла. Пройдя через большие черные ворота, я увидела поля, где она когда-то играла. С 1950-х годов этот кампус стал известен как Эшлинс-Скул. Дневная средняя школа для детей старше одиннадцати лет, судя по ее рекламным буклетам, создает прогрессивную среду обучения с особым упором на вовлеченность учеников, когда им «активно предлагается делать выбор с пониманием того, что они находятся в безопасной и дружелюбной обстановке». Я посмотрела на школьные занятия, где все было наполнено энергией, когда небольшие группы подростков сновали по коридорам с книгами в руках, беззаботно болтали и смеялись, не имея понятия о том, что в недавнем прошлом такое поведение навлекло бы на них быстрое и болезненное наказание. Я прошла через то место, где когда-то находилась лечебница, – светлую комнату с окнами и большой дверью, которая вела во двор. Я узнала, что в солнечные дни медсестры выкатывали детей через эту дверь и позволяли им хотя бы недолго побыть на улице. Я представила, как моя мать вдыхает свежий воздух и радуется солнечным лучам.

Прежние медицинские теории и практики во многих отношениях оставили свой след на госпитале, особенно когда речь шла о природных стихиях. В XVIII веке существовало общее мнение, что свежий воздух, особенно в более холодные месяцы, может быть вредным для детского здоровья. Но доктор Кэдоган был убежден, что младенцев следует выносить на улицу каждый день независимо от погоды, а детям нужно позволять свободно ходить повсюду, даже босиком. Он полагал, что «открытость всем стихиям» создает сильных и здоровых детей[60]. Повседневные процедуры госпиталя отражали это убеждение: окна открывались и закрывались в соответствии с направлением ветра, а для мальчиков считалось особенно важным работать на улице, чтобы сделать их стойкими.

Беркхамстед, где росла Дороти, был хорошо оснащен для подготовки детей к физическому труду. После передислокации госпиталя в 1935 году поместье расширили на двести акров. Сами постройки тоже были современными, с просторными комнатами и длинными коридорами, внутренним плавательным бассейном и спортзалом. Мне было интересно, что думали посетители десятилетия назад, когда здесь жила моя мать. Время от времени сюда приезжали высокопоставленные спонсоры – мужчины в стильных костюмах с цилиндрами, женщины, одетые по моде в шерстяные юбки с шелковыми блузками, сверкающие брошками и изящными шляпками на безупречно завитых волосах. Найденышей выводили на плац и выстраивали в воинскую формацию: их белые накидки и передники украшали простые бурые платья, на одинаково постриженных головах качались белые островерхие чепцы. Они молча стояли, ожидая встречи с незнакомыми и загадочными посетителями, которые гуляли по территории, осматривали лечебницу, оснащенную по последнему слову техники, слушали о превосходном лечении для детей, восхищались просторными полями, спортзалом и бассейном. Жестокость госпиталя убиралась с глаз подальше, скрываясь за гладкими паркетными полами и свежевыкрашенными стенами.

Светлая просторная лечебница, спортивные