Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн

от рака в Хэмпстеде за несколько недель до начала войны), соглашалась с тем, что нужно принимать особые меры для защиты детей от психологического воздействия воздушных налетов. Бежав из Вены со своей семьей после нацистского вторжения в 1938 году, она оставалась в Лондоне во время блицкрига и помогала размещать детей, которые не были эвакуированы или не могли оставаться со своими семьями. Она пришла к заключению, что дети не особенно страдали при условии, что их не разлучали с матерями, и даже в противном случае, если разлука не была слишком резкой. В идеальном случае ребенок должен был находиться «под опекой матери или знакомой материнской фигуры»[71]. Присматривая за детьми, разлученными с родителями, она держала братьев и сестер вместе и организовывала местных патрульных работников и пожарных, чтобы те играли роли временных отцов и матерей.

Выводы Анны Фрейд были подкреплены ведущими психологическими экспертами того времени: Эдвардом Кловером, Мелитой Шмидберг, Джоном Боулби и Дональдом Винникотом. Несмотря на устрашающее воздействие, воздушные налеты не наносили такого психологического вреда, как разлука с родителями или лишение родительской заботы.

В госпитале для брошенных детей, где воспитанники уже потерпели ущерб от такой разлуки, не было планов эвакуации. Окна были закрыты светомаскировочными шторами, а кладовые помещения под кухней были превращены в импровизированные бомбоубежища. Уполномоченные по гражданской обороне в оливковых мундирах и металлических касках с козырьками совершали ежевечерние обходы. Они проверяли, чтобы с неба нельзя было увидеть никакой свет на земле, и напоминали детям о необходимости держать шторы закрытыми. Дороти, как и многие другие девочки, жила в страхе перед тем, что кто-то из детей будет небрежен с освещением и тогда немецкий летчик разбомбит их вдребезги, прежде чем они успеют укрыться в бомбоубежище.

Когда девочки лежали в постели в своих спальнях на втором этаже, они слышали отдаленные звуки пролетающих самолетов, вой воздушных сирен и глухие разрывы бомб, которые постепенно становились все громче. Но никому не разрешалось двигаться с места, пока не прозвонит утренний будильник. Ожидание могло составлять несколько минут, но для Дороти они казались вечностью. Когда наконец раздавался звон будильника, девочки надевали плащи, закидывали на плечи противогазы, надевали туфли, хватали подушки и одеяла и становились в «крокодилий строй», как будто собирались на урок. В строю девочек вели за синим фонарем (синий свет был менее видимым для противника) вниз по лестнице в уборные, где они по очереди ходили в туалет. После этого все снова строились и шагом – но никогда не бегом – двигались в бомбоубежище. Минуя широкие коридоры и гардеробную, кабинет мисс Райт, столовые и кухню, они заканчивали путь в бомбоубежище, где ложились на матрасы, уже расстеленные на полу вместе с воинством тараканов и жучков, напуганных розовым инсектицидным порошком, рассыпанным по краям помещения.

Долгие ночи бывали почти бессонными; скорбные звуки воздушных сирен посылали дрожь вдоль позвоночника Дороти и наполняли ее страхом перед будущим. Разумеется, Дороти не могла видеть волны немецких самолетов, часто описываемые как рой разъяренных пчел или облака саранчи, закрывавшие небо, но она ощущала вибрацию их моторов, сотрясавшую стены здания. Вскоре она научилась отличать рев немецких бомбардировщиков от более тихого жужжания истребителей и перехватчиков союзной авиации. Каждую ночь она задерживала дыхание, когда вибрации становились сильнее, и молилась о том, чтобы бомбы пролетели мимо их спальни. Разрывы бомб бывали оглушительными; сила взрывчатки создавала ударные волны, распространявшиеся в шестьсот раз быстрее урагана. Однажды ночью после прямого попадания в городскую водонапорную башню отключился водопровод. Сотрудники Красного Креста несколько дней снабжали школу кипяченой водой, пока шли ремонтные работы. Дороти запомнила еще один страшный момент:

Однажды ночью бомба разорвалась с таким жутким грохотом, что это до сих пор самый громкий звук, который я слышала в своей жизни. Мы находились в бомбоубежище, и я была уверена, что снаряд попал в школу, но потом выяснилось, что бомба упала по другую сторону аллеи от школы. Но я не сомневаюсь, что мишенью был наш школьный комплекс, несколько крупных и хорошо заметных зданий.

Страх восьмилетней Дороти был оправданным, как и опасения Лены: школы были особенно уязвимы перед бомбометанием, так как представляли собой крупные цели для немецких летчиков. После попадания бомбы возникала большая опасность пожара: деревянные полы и стены служили топливом, а просторные залы и коридоры обеспечивали сквозняк, раздувавший пламя. Одна из худших гражданских трагедий военного времени в Британии произошла, когда школа в пригороде Лондона подверглась прямому попаданию и здание обрушилось, так что обломки провалились в подвальное бомбоубежище и убили около шестисот человек, укрывавшихся там.

Другой ночью бомбы не падали рядом, но школа вздрогнула от удара, и оконные стекла со стороны отделения для мальчиков разбились вдребезги. На следующий день дети обнаружили сбитый немецкий самолет, рухнувший на игровую площадку. Рядом не было никаких признаков пилота, но детям велели держаться подальше, хотя, разумеется, они не послушались. Дети рассматривали самолет в окно комнаты для игр, а когда надзирательницы отворачивались, девочки по очереди тайком выбегали через боковую дверь и собирали кусочки шрапнели для сувениров. Когда настала очередь Дороти, она нашла только кусочек стекла. Она сунула стекляшку в одну из своих спортивных туфель и убрала в шкафчик. Позднее, забыв про это, она порезала ногу, когда надевала туфлю, и попала в лечебницу.

Налеты были постоянными, самолеты пролетали наверху, и бомбы падали каждую ночь. Когда бомбежка успокаивалась, детей строем отводили обратно в спальни, лишь для возвращения при следующем налете. Независимо от частоты налетов смотрительница спальни каждый раз выстраивала детей в очередь к туалетам.

По мере усиления воздушной битвы за Британию дети и члены персонала стали оставаться в бомбоубежище на всю ночь. Сон не шел почти ни к кому, и в нехарактерном отступлении от правил, запрещавших пребывание в спальнях в дневное время, детям разрешали поспать днем, когда захочется.

Одна из немногих историй, которые мать рассказывала мне в детстве, относится к военному времени. Я слегла с ветрянкой, и мы находились на пути домой от врача, когда остановились у соседнего магазина взять фруктовый лед, как было заведено в те дни. Когда мы миновали угол, где несколько месяцев назад по ошибке сработала система воздушной тревоги, моя мать сказала: «Я тоже однажды болела, когда была такой же маленькой, как ты».

Моя мать редко говорила о своем детстве, и, несмотря на юный возраст, я понимала, что должна слушать внимательно. По ее словам, тогда она училась в некоем женском пансионе. Это была отдельная история, вырванная