Саперы - Артем Владимирович Драбкин

пехота сразу почувствовала, что нужно прикрытие, со всех сторон раздались крики:

— Пулеметчиков позвать!

Один сел, подставил спину, другой встал ему на плечо, так я через него поднялся наверх, за мной подняли пулемет и затем весь расчет. Все вышли к этим развалинам, там оказалось трое немцев, двое убитых лежало, одного из них прикончил я, я знал это. А третий ранен, вишневое дерево, вот так сидит и на нас смотрит, живой еще, это один из этих тварей. Пехота не выдержала и на штыки его подняла, первый раз видел такое. Пошли дальше. Рвемся вперед, мимо нас прошел танк, но подняться наверх холма не хочет, потому что если он поднимется, могут дать по нему из противотанковой пушки. Открывается люк на башне, и командир танка нас спрашивает:

— Ребята, далеко ли немцы?

— Не знаем, сейчас поднимемся, посмотрим, там видно будет.

Выскакиваем на возвышенность, уже видно, что немцы идут в контратаку, мы тут развернули пулемет, я еще не начал стрелять, как танкист кричит:

— Ну, где?

— Метров пятьсот, — отвечаю я, и показываю рукой направление, — они там бегут.

Хорошо, я сел за пулемет, думаю, гады, все равно достану, дал несколько очередей, и тут по ним пошло, я же все вижу, туда летят танковые снаряды, немцы сразу замельтешились. Тут второй пулемет наш подключился, затем третий, тогда все немцы поднялись, и в это время, видимо, их засекли наши минометчики и открыли шквальный огонь. Это была немецкая рота, на нее наступал наш батальон, так было, как правило, в атаке. Как дали мы им, слушай, что там творилось, и тут наши ринулись вперед, в атаку. Немцы бежать, мы за ними, тащим пулемет, бежим, пришли к этому месту, а там лежат человек 10, но я убежден был, что после залпа артиллерии и моего пулеметного огня многие были сражены, видимо, раненых они всех вытащили, а вот убитых всех не смогли. Помню, один лежал такой здоровый, рыжий, метра два ростом, видимо, потому и не взяли его. Автомата нет, но на руке кольцо, часы торчат из кармана. Сам такой рыжий, понимаешь. И тут я понял, что значит передовые солдаты, никто из нас ни на часы, ни на кольцо не позарился, все мимо прошли. Эти вещи снимают или похоронная команда, или тыловики, хотя они тоже вслед за нами сразу идут. Дальше мы не прошли, видимо, у немцев там был подготовлен рубеж. Остановился пулемет, в это время мощный взрыв снаряда, пулемет разбило и отбросило в сторону, а я почувствовал, что у меня рука отлетела в сторону, смотрю, на ней кровь, командир взвода говорит:

— Ну, Григорян, ну как же так?

А я что, при этом дикая боль, попросил перевязать, быстренько наложили повязку, тут и командир роты раненый, я и еще двое раненых, команда из 4 человек немедленно была отправлена в медсанбат. Мы отошли от позиций всего на каких-то 200 метров, дорожка такая небольшая, мы идем по ней, и неожиданно откуда-то появились два немецких «мессершмита», сбросили несколько небольших бомб, нас не тронуло, но тут как раз появилась на дорожке повозка, вдруг резко остановилась, и мы видим, что возница валяется. Прибежали к нему, ему лет 38–40, руки нет, оторвало, он кричит:

— Ребята, скорее жгут наложите. — Мы быстренько пакет вытащили, вместо жгута использовали бинт, кто одной рукой, кто как, командир роты вообще не может помочь, но все-таки перетянули руку. Все сели на эту повозку, надо же, но лошадей не тронуло, и поехали в медсанбат. И вот уже перед самым приездом в санчасть возница потерял сознание. Как только мы приехали, его тут же отнесли на операционный стол, через некоторое время мы пошли по очереди, у командира роты кость не задело, надо же, а вот у меня немножко зацепило. Так что нас перевязали, как мы вернулись в палатку, там уже лежал возница, без руки, но ничего, жив остался, самое главное.

Из медсанбата нас на машине повезли в госпиталь, я был ранен 27 сентября. В конце концов прибыли в Буйнакск, там уже большой госпиталь. После выписки попал в штурмовую инженерно-саперную бригаду, в Моздоке дислоцировалась 3-я ШИСБр (запасная), которая готовила саперов, бывших одновременно и подрывниками, и минерами. Занятия длились не менее 10 часов в день, и все время проходили на специально оборудованном для саперов поле.

Григорян А. А. (слева) в папахе товарища по госпиталю, дагестанца Разата (справа), Буйнакск, 1943 г

Надо отметить, что давали нам в первую очередь практические знания, началось все с толовых шашек, которые различались по весу: 75 г, 100 г или 200 г. Сначала нам объясняли, что шашка собой представляет, потом показывали, как она вставляется в маленький ящичек, это было 75 г, вставляется капсюль-детонатор, со всеми пружинами, объясняли, как и что делается, чека маленькая, как только наступаешь, то такая мина подрывается моментально. Ноги нет, если 200 г, а если 75 г — то полноги нет или полруки. И тут же к дереву привязывали шашку, вставляли бикфордов шнур, мы отходим на 50 метров, и взрывают 200 г, все — дерева нет. Елки зеленые, от 100 г половины дерева нет, а от 75 г узкое маленькое деревце сносится. Показывали и объясняли, как использовать бикфордов шнур. Инструктора объясняли, что он используется прежде всего для того, чтобы сделать удлиненный заряд, тут было очень важно вставить шнур правильно, 100-граммовые толовые шашки привязываем на палку, сверху шнур, с одной стороны вставляем запал, все как полагается. И вот когда подрывается одна толовая шашка, то взрываются одновременно все. Мы спросили инструктора:

— А для чего это?

— А для того, чтобы проволочные заграждения полностью поднимать в воздух.

Кстати, инструкторы у нас были великолепно знающие свое дело, они каждые полмесяца писали на фронт, чтобы их отпустили, но не пускали их, и все. И лейтенанта — тоже, который нас сманил, он был хороший и толковый парень, пел замечательно. И так занятия проходили каждый день, кроме толовых шашек мы изучали наши мины, которые хранились в деревянных ящиках небольшого размера, кстати, в противотанковых минах было по 5 кг тола. Потом пошли противотанковые немецкие мины, TMi-43, затем особое внимание мы уделяли немецким «шпрингель» — минам, так называемым «прыгающим». У них было трое усов, расположенных друг к другу под углом в 60 градусов, ее немец любил устанавливать следующим образом: сначала натягивали проволочку или нитку на усы, и где-то в пяти метрах забивали колышек и привязывали эту проволочку к колышку. Только человек дернул за натяжку,