Саперы - Артем Владимирович Драбкин

сразу дребезжание разносится по передовой. Поэтому при подходе мы всегда старались в первую очередь снять эти банки, при малейшем движении они тут же срабатывали. Кроме того, немцы ведь всю ночь пускали осветительные ракеты, что создавало дополнительные трудности. Так что я сейчас считаю, что в редчайших случаях такая тактика нужна была, но в основном заграждения спокойно убирались артиллерией. В нашей бригаде под Сивашем мы потеряли человек 10, для саперов очень много, ведь нам ошибаться нельзя было, тут только один раз в жизни ошибешься, и все, мы были очень осторожны. Наше отделение сработало четко и проделало в проволочном заграждении проход шириной 10 метров, кстати, это была обычная длина для таких проходов. Но не везде все прошло так гладко. У нас был один в роте пулеметчик казах, он не расставался с ручным пулеметом, его послали вместе с группой разминировать передний край противника, это от проволочных заграждений еще 50–100 м. Но видимо, немцы ожидали, мы слышали этот страшный бой, тут запросто струсить и испугаться. Этот казах, недолго думая, расставил ручной пулемет и начал бить, тут же немцы моментально прекратили стрельбу, замкомвзвода приказал немедленно отступить, в итоге был ранен только один сапер. Этот казах получил орден Боевого Красного Знамени. Досадно сказать, но позже он погиб под Будапештом.

И вот 8 апреля наступление началось с мощнейшей артиллерийской подготовки. Господи, мы сидели на брустверах окопов и уже не знали, думали, вдруг шальной недолет будет от наших снарядов, так много их было. Когда «катюши» дали залп, тут уже как сигнал, все артиллерия и минометы, как 80-мм, так и 120-мм, 76-мм пушки нового образца, гаубицы, все начали стрелять по окопам. Полтора часа все длилось по первой линии, и на полчаса перенесли огонь на вторые и третьи траншеи.

И вот когда мы пошли вперед, вы знаете, мы живых немцев не увидели, но, с другой стороны, видимо, немцы знали о том, как мы будем готовиться к наступлению, и поэтому оставили мало солдат в первой линии. Мы с Курской дуги научились сразу переносить огонь на второй эшелон и дальше, где и были скопления немцев. Конечно, немцы нас ожидали, но как тут создашь нормальную оборону, когда такая махина ударила по тебе, и поэтому уже через два часа даже мы, саперы, были во второй линии траншей, а пехота к тому времени ворвалась в третью линию, немцев там уже не было. Но мы шли четко сзади передовых частей, как только стрелки кричат «мины!», мы тут же должны заняться разминированием. Но вот чтобы немцы свои блиндажи минировали, я таких случаев не помню. Вот наши огнеметчики шли вместе с нами, и когда немцы в каком-то месте засели и продолжали сопротивляться, тогда из огнеметов по ним как фуганули, расстояние небольшое, всего 30 метров, но эффект был страшный, все горело, ужасно. Тут же немцы сбежали. В итоге мы прорвали оборонительные позиции и стали преследовать отходящие немецкие части. Вы знаете, немцы сильно сопротивлялись в Армянске, где наши шли со стороны Перекопа, 2-я гвардейская армия, здесь же немцы уже не сопротивлялись сильно, а предпочитали отступать. Но знаете, картина была, конечно, интересная, немцы двигались на машинах и повозках в основном, а мы пытались их нагнать пешком.

Стали подходить к Джанкою, развернулись цепью, видимо, немцы там установили батарею, и она дала по нам несколько залпов, одним из снарядов я был ранен в ногу. Причем так получилось, что мы шли, расслабившись, цепью, километров 10 до Джанкоя оставалось. Ничего не предвещало стрельбы, и вдруг взрыв, мне показалось, что оторвало ногу. Я упал, дикая боль! Представьте себе, коленка на левой ноге, ею даже куда-нибудь стукаешься, уже больно, а тут попал осколок величиной с мизинец, врезался и даже вылез с противоположной стороны. Я катаюсь по земле, прибежали ко мне ребята:

— Что такое с тобой, Азат?

— В ногу, — еле выдавил я, — ранен.

На мне уже были проваренные сапоги вместо тех ботинок, смотрю, торчит такой кусок, и второй, видимо, тоже в ноге, боль постепенно утихла, но нога распухла сразу. Не то что ходить, я на нее ступить не могу, командир роты Ярошевский распорядился вызвать санитара, надо же меня вести куда-то, тут ротный говорит:

— Григоряна в медсанбат!

А он находится на той стороне моста около Херсона, ротный спрашивает молодого парня сержанта-санинструктора:

— Ты же знаешь где?

— Знаю, конечно.

Взвалил меня на плечи и потащил, потом попадалась по дороге какая-то повозка, он посадил меня на нее и сам довез до переправы, волок опять меня на себе. Притащил, спустился вниз, надо через мост, а как тут пробраться, когда вся 51-я армия, столько повозок, машин, и все идут на крымскую землю, а мост односторонний. Никого туда не пускают, санитар попытался было объяснить, что раненый, но кто там слушать будет, какой раненый. В это время идет понтон, танк переправляют, только к берегу привели, танк сразу вжик и пошел дальше. Санитар спрашивает у солдат:

— Раненого возьмете, ведь все равно пустой пойдете?

— Садись. — Сели мы, на тот берег переправились, дальше сержант опять меня тащил. И так долго тащил, потом уже стало темно, он говорит:

— Слушай, подожди, мы что-то не так делаем, я же знаю, что вот здесь должен быть медсанбат. Я уже могу тебя волочь, ты хоть на палочке можешь?

Я попытался, ну ничего не получается, нога уже втрое больше обычного стала, он говорит:

— Сиди здесь, отсюда никуда не уходи. Ориентир — 100 м Сиваш, справа то-то, слева еще там. И никуда, иначе и сам потеряешься, и ногу потеряешь. А то я вижу, что у тебя там нагноение уже, надо что-то быстро делать. До утра сиди, если я не найду!

И пошел сержант. Не помню, конечно, сколько я сидел, наверное, часа три, уже или 12 часов, или 1 час ночи, вдруг я услышал крик:

— Григорян! — Я в ответ как заору:

— Я здесь! Я здесь! — чтобы он на голос шел.

— Молодец, спасибо! — Этот сержант меня старше был на год. Пришел, опять меня на плечи, и говорит:

— Ты знаешь, недалеко, полтора километра всего!

Хорошее дело, полтора километра тащить меня надо! Я говорю:

— Да давай отдохнешь хоть!

— Нет-нет, надо идти.

И он меня тащил эти полтора километра часа 3, и уже светать начало, к 5 или 6 часам мы были в медсанбате, где не было никого из наших раненых. Только одного меня привели. Немцы драпали капитально, меня тут же в палатку, две медсестры