Разделенный город. Забвение в памяти Афин - Николь Лоро

4. Придадим dia- всю его значимость. В таком случае, вполне возможно, что diístatai выражает неподвижное соразделение [partage] плохого разделения [division], которое отделяет вместо того, чтобы сталкивать в éris – безысходное равновесие двух составных частей города, подобных воде и муке, если их не смешивать. Из чего вытекает необходимость движения, которое кто-то чисто политически назовет stásis – но Гераклит предпочитает сохранить за ним его собственное имя. То, что парадоксальным образом объединяет (или, точнее говоря, смешивает), вполне могло бы оказаться некой конфликтностью.

Никто лучше Гомера не выразил конфликт, который, слаживая, соединяет. Мы еще раз обратимся к «Илиаде», пускай и лишь для того, чтобы в конце концов вернуться к Гераклиту.

Вот описание одного сражения на равнине Трои:

Парадигматическим сражением является это столкновение равных, которым в открытую заправляет Эрида: еще раз она приходит бросить в méson нечто, что, конечно, не является яблоком раздора, но даже будучи не слишком заметной, аллюзия к роковому золотому яблоку, вброшенному в середину брачного пира Фетиды и Пелея и спровоцировавшему Троянскую войну, здесь легко прочитывается. То, что Распря швыряет в méson между воинами, – это neīkos homoíion: равенство конфликта или «конфликт, не щадящий никого» – и действительно, тот, кто убил, будет убит[345] – или же «конфликт с нерешенным исходом», который текст специально обездвиживает в момент равновесия, как будто для того, чтобы отсрочить момент, когда один фронт будет прорван другим[346]. Здесь столкновение выражается в модусе sýn. Они сходятся (xynióntes) и сшибаются друг с другом (sýn… ébalon) своими щитами, подобно тому как сливаются (symbálleton) две реки, чтобы смешаться в одну (misgánkeian, misgoménōn). Это значит, что они испытывают на себе то, о чем говорит Гектор и что также известно Ахиллесу: что Арес является xynós[347], общим для всех – сентенция, которую греческая поэзия от Архилоха и вплоть до Софокла будет повторять, а Гераклит подхватит, разве что ставя pólemos на место Ареса – войну на место бога, приводящего ее в движение[348].

Сказать, что Арес является общим для всех, означает наделить бога, для которого у Гомера никогда не хватает достаточно черных эпитетов, властью уравнивать участи и жребии всех смертных. Подобно ротации должностей в классическом городе, с помощью жребия беспрестанно делающей из господина – подчиненного и из простого гражданина – должностное лицо, война является неким всеобщим обменом, с той разницей, что этот обмен касается не распределения arkhē, политической власти, но обратимости между возможностью убить и быть убитым. Кровавой isonomía битвы, этим распределением [partage] равных долей[349] заведует божественный распорядитель, которого Эсхил назовет «Аресом, менялой трупов»[350]. И поскольку обмен, пускай и на долгое время обездвиженный в своем равновесии, должен завершиться победой – а она выражается в модусе решения, при помощи глагола krínō, как если бы речь шла об исходе судебного процесса или обсуждения[351] – в этом сражении мы видим в деле то, что я назову политикой Ареса. Политика, чей распорядитель глух и слеп и принимает решения случайным образом, беспристрастно обрушиваясь на обе партии, а затем внезапно отдавая преимущество одной из них: как говорит Эсхил, комментируя Гомера: «броском костей Арес решает дело»[352]. Но люди никогда не возмущаются решениями Ареса, как они возмущались бы демократическим тираном, поскольку они знают, что бог-распределитель является также богом, прекращающим ссоры (он является lytēr neikéōn).