Разделенный город. Забвение в памяти Афин - Николь Лоро

Согласной и разногласной является harmonía для Эмпедокла и Гераклита. И вполне возможно, что, когда речь открыто идет о политическом, «гармония» как модель гражданского слаживания действительно является тем, что стоит на кону в неком противостоянии между согласием и разногласием в греческой рефлексии о полисе, в которой смелость мысли о несходном в городе сосуществует с поспешными усилиями заретушировать пестроту различий посредством дискурса о Том же – я имею в виду, например, дискурс об автохтонности. Однако сейчас мы не будем углубляться на эту территорию, потому что если бы мы открыли объемное досье, содержащее классические дискурсы о гражданстве, то, конечно, очень быстро обнаружили бы там stásis[385], но рискуя при этом упустить из виду корень *ar-, привилегированный инструмент архаической мысли о политическом.

Прежде чем оставить эту мысль, мы бы хотели прибавить еще два свидетельства к вопросу о гражданском порядке в его амбивалентности. Первое – это прилагательное ártios, у Солона выражающее совершенную подогнанность, единственный ресурс, чтобы защитить город против stásis, – и мы знаем, что примирители, кладущие конец междоусобицам в архаических городах, в ряде случаев назывались katartistēres[386]. Но в арифметике ártion обозначает четное число, поскольку оно равно или хорошо собрано; и греческая спекуляция по поводу чисел сделает из этого вывод, что четное, по модели двух, навлекает diástasis – разделение на равные части, как если бы хорошая собранность потенциально содержала в себе раздор, сражение, оппозицию: и против этого восхваляют нечетное число, которое не позволяет полностью разделить себя, но всегда оставляет нечто общее (koinón)[387]. Таким образом в одном и том же термине ártios обнажается взаимоналожение, снова ярко выраженное, гражданского мира и diástasis.

Второй пример носит имя Гармонии: в самом деле, чтобы завершить этот excursus, можно ли найти более подходящий нарратив, чем миф о свадьбе Harmonía? Гармония – это божественная сила, в первобытном времени выходящая замуж за Кадма, основателя Фив. Кадм – финикиец, и в конце долгих скитаний он видит, как в местности, где возникнут Фивы, рождаются и убивают друг друга автохтоны, и тогда ему ничего не остается, кроме как основать город на автохтонии Сеянных (Spartoí) и чужеземном принципе, воплощенном в нем самом: эта свадьба позволяет ему интегрироваться в город – церемония, которую боги почтили своим присутствием так же, как на беду человечеству они посетили женитьбу Фетиды и Пелея; и как в национальном фиванском мифе, так и в греческой поэтической традиции эта свадьба устанавливает гражданский порядок в Фивах[388]. Тем не менее необходимо удерживать вместе обе генеалогические линии супруги, которая, будучи олицетворением брачных уз, не является обычной женой: Гармония Собирательница является дочерью Афродиты, о чем любят напоминать поэты, и Ареса, о чем они почти единодушно умалчивают. Это значит, что городу Кадма она приносит sýn и diá в принципиально нераспутываемом виде, чему ее ожерелье – сразу и прекрасная связь, и проклятый дар – служит чем-то вроде символа.

Благоразумие хотело бы, чтобы здесь мы простились с корнем *ar-. Однако разве можно удержаться от соблазна раскрыть, пускай и в виде одной лишь этимологической гипотезы, что к этому семейству слов следует добавить еще один дериват. Итак, этимология: на обращение к ней с порицанием взирают позитивистские умы, но под знаком Гераклита у нас есть все основания на нее отважиться. Да, действительно – как кто-то уже мог догадаться – речь идет об имени Ареса, по поводу которого мнения филологов разделяются, но кое-кто из них утверждает, что оно должно быть добавлено к длинному списку слов на *ar-. Итак, Арес: то есть Слаживающий. Он является таковым на войне, даже если классический город ничего не хочет об этом знать, – город, который тому krátos, что достигается благодаря броску костей, решительно предпочитает прекрасные победы, обязанные доблести (и Ареса изгоняют на территорию stásis, понимаемую как отрицание всех гражданских доблестей). Это значит, что также существует и Арес жизни в городе, к которому граждане, возможно, даже не осознавая этого, тем не менее должны приспособиться: на Ареопаге он заведует вооруженным миром судебного процесса, он является гарантом клятв и грозой для клятвопреступников, одним словом, он блюдет город как хорошо слаженную тотальность[389]. Арес-убийца – хранитель социальной связи? Возможно, что в основе своей наш маршрут не имеет другой цели, кроме как подтвердить эту этимологию в форме оксюморона.

Ставя перед собой задачу демонтировать гражданские достоверности, чтобы восстановить дискурс, который – с самого начала или с течением времени – был вытеснен, сильно рискуешь просто уступить влечению к конструированию. Лучше будет признать неизбежность этого соблазна и добавить несколько креплений к строительным лесам, пускай и лишь для того, чтобы обнаружить, что конструкция уже была греческой.

Вначале был конфликт, он открывает человеческую ситуацию и историю: это ссора Прометея с Зевсом и, в ходе Троянской войны – этой ссоры в масштабе человечества, – éris Ахиллеса и Агамемнона. Узнав о смерти Патрокла, Ахиллес проклянет éris, что, по словам Аристотеля, будет стоить Гомеру критики Гераклита, в данном случае, возможно, несправедливой[390]. Ибо поистине ни один текст не смешивает свою тему с конфликтом до такой степени, как «Илиада» – с первых же стихов, где Муза призывается начать свою песню с рассказа о ключевом моменте, когда «Атрид и божественный Ахиллес разделились в распре» (diastētēn erísante)[391]. Ахиллес удаляется в свой шатер, чтобы история могла начаться.