Бриллиант - Сара Фокс

Я попробовала подняться со своего места, но он легко преградил мне путь, одной рукой сажая обратно, а другой высоко задирая платье, так что у меня в ушах стояли звуки шелеста расстегивающихся и спадающих юбок. Он коснулся моего голого живота, кончики его пальцев на моей теплой плоти показались холодными. Внимательно глядя вниз, он произнес:

— Разве ты не думаешь, что, действуя как набожная и святая, ты не много выиграешь при таких обстоятельствах? — Он перевел взгляд и улыбнулся, вопросительно подняв бровь, он умно играл на моем страхе. — Ты увидишь, как заживешь, когда все это станет твоим. Конечно, ты не откажешься от такого будущего ради жалкого понятия чести. Верь мне, Алиса. Ты потеряла невинность, но не трать впустую драгоценное время на сожаление об ее утрате. Девственность — столь переоцененное достоинство в этом лицемерном, ханжеском обществе. Под ее скромной личиной процветают отбросы общества, грязные и распущенные. Ты согласишься со мной однажды… но пока, — он пробормотал, поднимая руку и нежно поглаживая мою бровь. — Ты должна позволить мне защитить тебя…

— Защитить меня! — я рассмеялась над этой жестокой шуткой. Очень хорошо понимая, что я попала в его западню, захвачена и «причислена к его коллекции», но отнюдь не защищена. Я только еще один экспонат, который будет храниться в его клетке. Побежденная, я резко откинулась на подушки и наблюдала, как мой тюремщик встал и одним тихим поворотом хорошо смазанного ключа закрыл дверь в прихожую. Однако двери в сад он оставил приоткрытыми, и умеренный, вечерний бриз все еще дул, поднимая легкую ткань.

Казалось, что множество невидимых фантомов толкались и изо всех сил пытались ворваться внутрь, бесшумно стараясь освободить меня, но ни один из них не мог достичь почвы. И возможно, потому, что они все это время знали правду, с которой я должна была теперь смириться, эти пальцы уже касались моей плоти, руки мягко раздвигали ноги, кладя мои ступни на края стула, и что он уже склонял свою голову, чтобы поцеловать мягкую кожу моего внутреннего бедра там, где заканчивался шелковый чулок, я не сделала ни малейшей попытки его остановить. Жертва уступила греху и соблазну, почти не сопротивляясь.

— Я думаю, что теперь мы понимаем друг друга, — сказал он со вздохом. — Я знаю, что мы успели…

Все прошло весьма удачно, и если тайны зачатия ускользнули от меня раньше, с того дня у меня не осталось никаких сомнений. Эту эгоистичную страсть, возможно, нельзя было преподать более искусно, с большей практикой или опытом. И потом, когда мы лежали все еще на полу, наше дыхание постепенно замедлилось, а пот высох. Внезапно я почувствовала себя бесстыжей и быстро схватила свое мятое платье, сорочки и чулки, валявшиеся в куче на полу. Воздух вокруг нас пропитался запахом мускуса, смешанного с потом. Я ощутила, как теплая густая липкая жидкость медленно течет по внутренней части моей ноги, и внезапно почувствовала себя грязной.

— Итак, — сказал он, застегивая свою рубашку и помогая мне одеться, снова кладя руку на маленькую твердую выпуклость лифа моего платья, — теперь у нас есть больше, чем только этот ребенок. Ты более чем желанная хозяйка. И теперь, когда я получил тебя, я буду волноваться гораздо меньше о том, что тебя возьмет кто-то другой!

— Вы можете думать, что вы заполучили меня… — со слезами на глазах начала я, понимая, что мои действия в этот день окончательно похоронили все мечты о будущем с Чарльзом.

— …О, я думаю, что мы еще познаем радость близости, — прервал он. — Но пока мы должны ехать к твоей матери, которая ждет нас. Помни, она убеждена, что Чарльз Эллисон, которому она никогда не доверяла, отец этого ребенка. Правда, без всяких на то оснований, о чем, я полагаю, мы оба знаем. Он очень честный, порядочный и очаровательный молодой человек. Но она так совсем не думает, и я не хочу, чтобы ты переубедила ее… по крайней мере, не сейчас.

Удивившись, что он догадался о моих чувствах к Чарльзу, я опустила голову, избегая смотреть на него, и почувствовала, как его рука легко коснулась моей, когда он сказал:

— Прежде чем мы уйдем, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе, что я обязан был возвратить раньше. Ты должна знать, что я никогда не беру и не храню чужое!

Из кармана своего жилета он извлек маленький яркий предмет. Сначала я почувствовала только отвращение, подумав, что между его пальцами блеснула монета. Но нет — это была пуговица от одного из моих платьев, того, что я надела в тот день, когда пробралась в его комнату в Глочестере.

— Я думаю, что мы оба знаем, где я нашел это. — Его голос теперь звучал очень холодно и строго: — Могу ли я надеяться, что в следующий раз, когда тебе захочется поиграть в детектива, ты будешь больше заботиться о том, чтобы не оставлять улики, вместо того чтобы искать их? — Он широко улыбнулся, зная, что провел меня… по крайней мере, тогда и, отпирая дверь, повернулся, чтобы предупредить: — Хорошенько запомни мои слова хорошо, Алиса. Ты должна слушаться меня во всем или очень скоро пожалеешь об этом, и не только ради себя самой, но и ради любого, о ком ты заботишься сейчас или будешь заботиться в будущем.

Догадывался ли он, что я знала о бриллианте, сказать было трудно. Но ради того, чтобы спасти Чарльза и, возможно, даже ребенка, которого я теперь носила, мне нужно было молчать о том, что произошло между нами.

* * *

Всего за несколько месяцев моя жизнь круто изменилась. Теперь я замкнулась в себе, постоянно размышляла и дулась, я почти выходила из своей комнаты и практически не покидала дома, убежденная, что любой незнакомец, мимо которого я пройду, заметит черное чувство вины, которое я испытывала, и станет презирать меня. И будет прав. Я ненавидела себя за то, что поддалась соблазну, что с жадностью и нетерпением продала свою собственную душу там, на Парк-стрит.

С этого дня я больше не была невинной жертвой, а стала добровольно павшей. Мой соблазнитель доставил мне в тот день то удовольствие, которое я хотела. Я не кричала и не плакала, не умоляла его остановиться. Все, что он сделал, разбудило те потаенные навязчивые мысли, которые уже давно жили во мне. Я желала его тело и ненавидела его душу, поскольку слишком хорошо понимала всю глубину его обмана. Как вы видите, не тот человек предъявил права на мое будущее, не тому человеку досталась чистая, наивная страсть, которую я почувствовала к Чарльзу Эллисону. Но теперь он запятнал мою любовь какой-то глубокой темной силой, которую невозможно было смыть.

* * *

Когда тем вечером он привез меня домой, степень изворотливости его ума, беспринципная непринужденность, с которой он стал играть угодную маме роль стала слишком очевидной.

Нэнси, прислуживавшая нам за столом, подала ему чашу с бульоном. Я увидела, как он взял ее, не сказав ни слова благодарности и сделав вид, что совсем не знает ее. Склонившись к маме, он заботливо спросил:

— Ты хорошо спала. Ада? Я подумал, что лучше позволить тебе отдохнуть после истощающего сеанса. На самом деле, когда я вернулся на Парк-стрит, Алиса тоже отдыхала, и было так неудобно нарушить ее покой. — Глядя мне в глаза, он улыбнулся: — Но теперь она выглядит очень хорошо, посвежевшей, тебе не кажется… такой здоровый румянец на ее щеках?