Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

было приятно, что эти люди без вопросов приняли меня в своё общество. Я вернул Коляну бутылку и посмотрел на всех остальных.

– Любишь Distemper? – немного картавя, спросил меня Шрек.

– Distemper? – переспросил я не потому, что не расслышал, а скорее затем, чтобы придумать, как лучше ответить. Речь явно шла о музыкальной группе, и я хотел бы иметь о ней какое-то мнение: быть поклонником их творчества или любить лишь некоторые их песни, я был согласен на дух их не выносить, но я не слышал ни одной их композиции, и от этого мне было чрезвычайно стыдно. Тем не менее Шрек ждал ответа, и я сказал: – В целом нормально.

– Я так и думала! – воскликнула Ленор, словно я только что подтвердил её самые точные догадки.

– Все словно помешались на этом Ska, – без особой радости в голосе отметил Колян. – Хотя, что в нём такого особенного?

– Всё дело в наличии трубы, – сказала Ленор.

– Ну, в военных оркестрах труба тоже присутствует, – заметил Илюха. – Однако никто из нас не испытывает особых чувств к военным оркестрам.

– А если они играют трогательный военный марш? – произнёс мелодичный женский голос у меня за спиной.

Обернувшись, я увидел перед собой девушку лет двадцати. Дядя Гриша назвал бы её оторвой, но я сразу посчитал её привлекательной. Кожаная куртка подчёркивала стройность её фигуры, а рваные колени чёрных джинсов, заправленных в жёлтые мартинсы, придавали её природной женственности известную степень брутальности. Огненно-рыжие волосы, небрежно спадавшие косой чёлкой на левую сторону, были коротко острижены по бокам, открывая аккуратной формы уши с многочисленными серёжками. Правильные черты аристократически бледного лица, острые скулы, прямой нос и тонкие, однако страстные губы венчали ярко подведённые глаза синего цвета. В этих глубоких, как океан, глазах, смотревших внимательно и спокойно, я немедленно потонул и, не отрываясь смотрел в них, словно боялся, что стоит мне отвести взгляд и видение исчезнет, рассеется навсегда.

Мне показалось, что мы смотрели друг на друга несколько часов, хотя, думаю, прошло не больше секунды, прежде чем нас выдернули из магического созерцания.

– Йоханга, мать! – воскликнул Шрек.

– Привет, красавчик, – улыбнулась та, которую назвали Йохангой, и подняла руку в знак приветствия всех остальных.

– Давно тебя не видел, – заметил Илюха.

– Всё относительно, – уголки губ девушки с огненными волосами слегка вздёрнулись вверх, и она перевела взгляд на меня.

– Знакомься, это Василий, – представил меня Илюха.

– Значит, просто Василий? Или ты ещё просто не успел обзавестись прозвищем? – произнесла девушка, пристально глядя мне в глаза.

– Ну, вообще-то, у меня есть прозвище, только вот здесь ещё не успели его узнать, – загадочным тоном ответил я.

– Ну надо же, – она театрально покачала головой. – Прямо человек-тайна.

– У меня намного больше тайн, чем можно себе представить, – разумеется, я и в тот момент понимал, что подобная претенциозность из уст шестнадцатилетнего мальчишки звучит, мягко говоря, неубедительно. И всё же эти слова сорвались у меня с языка.

– И, очевидно, твоё второе имя входит в их число? – подыграла мне девушка.

– Нет, друзьям оно открыто, – поспешил заверить я.

– А мы твои друзья?

– Смею надеяться.

– Так, может, ты приоткроешь завесу тайны?

– Если вам интересно, – ответил я, но не встретил в её глазах ничего, кроме иронии. Оглянувшись на остальных, я не нашёл особой поддержки.

– Мне интересно, – подбодрил меня Илюха.

– Ну что же, – я выдержал театральную паузу, во время которой спешно перебирал в уме все подходящие варианты: нужно было что-нибудь такое небанальное, крутое, грозное, авантюрное, чтобы фонетически звучало, как гром… все ждали. Нужно было срочно сказать какое-то имя, пауза явно затянулась. Вдохнув полной грудью, я, не думая, произнёс: – Я Бармалей!

– Анастасия, – девушка с пламенными волосами протянула мне руку. Дотронувшись до этой руки, я почувствовал, что она явно не собирается выполнять условленное приветствие, но я уже поднял её руку выше, чем требуется для обычного рукопожатия. Чтобы не ударить в грязь лицом, я поднёс её к своим губам и отнюдь не по-бармалейски поцеловал.

Губы Анастасии не дрогнули, но глаза прищурились, словно в улыбке.

– А где борода, Бармалей? – спросила она. – Ещё не выросла?

Одним метким выстрелом эта девушка уничтожила всю брутальность моего образа. Сейчас нужно было достойно парировать выпад, иначе я потерял бы лицо. Недолго думая, я произнёс первое, что пришло мне в голову:

– Подобно римлянам, я считаю, что сила мужчины кроется в его сердце, а не в волосах.

– Поэтому ты не носишь ирокез? – спросила Анастасия.

– Я не Самсон, чтобы черпать силу из причёски.

– Эти ребята с тобой не согласятся, – она кивнула в сторону Илюхи, Коляна и Шрека, у Димки причёска была обычной.

– Мы не черпаем силу из причёсок, – заявил Шрек. – Это форма протеста.

Я кивнул, но Анастасия решила развить тему:

– Протеста против чего?

– Против общества и норм, которые оно навязывает, – гордо произнёс Шрек, сделав несколько глотков пива из пластиковой бутылки, которая, опустев, сжалась. – Пивас кончился, – констатировал он.

– Жаль, – вставил я, чтобы подчеркнуть, что я, вообще-то, отнюдь не против выпивки.

– Есть вэ-дэ, – заметил Дима. – Бармалей, будешь вэ-дэ?

– Воды? – переспросил я.

– Не воды, а вэ-дэ-шечку, – поправил меня Колян.

– Вэ-дэ-шечку, – протянул я, понятия не имея, о чём они говорят. – Почему бы и нет?

Дима достал из торбы пластиковую бутылку и протянул мне. На этикетке было написано «Виноградный день». Я сделал пару глотков. На вкус «вэ-дэ-шечка» показалась порошковым виноградным соком, разбавленным этиловым спиртом. Как показали мои дальнейшие изыскания, первое впечатление оказалось верным.

Тем временем компания вернулась к обсуждению предстоящего концерта. Колян и Луис идти отказались. Ленор с Димой уже купили билеты, Илюха сомневался, сможет ли пойти, а Шрек сетовал на отсутствие денег и надеялся найти «вписку». Компания перешла к обсуждению музыкальных достоинств коллектива, Анастасия, не участвовавшая в беседе, взглянула на меня, однако ничего не сказала. Мы с ней стояли немного в стороне от ребят, и я мог, не нарушая дискуссии, завести беседу с этой неординарной особой. Чтобы как-то продолжить прервавшийся разговор, я решил вернуться к тому, с чего он начался:

– Ну а твоё прозвище? Что оно означает?

– У меня нет прозвища, – спокойно ответила она. – Просто Настя.

– А Йоханга?

– Йоханга – это приветствие поклонников группы «Пилот», – объяснила она.

«Чёрт! – подумал я. – Ну зачем я спросил?! Она же сейчас поймёт, что я вообще ничего не понимаю в культуре, которой они живут!»

Тем не менее отступать было поздно. Чтобы как-то выйти из положения, я произнёс ироничным тоном:

– А я-то думал, это имя валькирии с волосами, жёлтыми, как мёд.

– Нет-нет, – улыбнулась она. – Ты перепутал с Ольгой.

– Жаль, я не знаю столь же прекрасного стихотворения про Анастасию, – улыбнулся я.

– Прочитал бы? – она сверкнула своими синими как шёлковая мантия глазами, словно спрашивала «отважился бы ты на это?».

– Да, – твёрдо ответил я.

– А почему Бармалей? – спросила она.

Из всех ассоциаций с этим именем я выловил, пожалуй, единственную, которая могла как-то объяснить происхождение странного прозвища. На мой четвёртый день рождения отец (он тогда был ещё жив) подарил мне пластмассовый набор воина: щит, шлем и меч. Этот подарок как нельзя более пришёлся мне по нраву: весь день я бегал по квартире, героически сражаясь с полчищами вымышленных, но оттого не менее кровожадных врагов, которым никак не удавалось одержать победу над моей удалью. Даже когда мне пора было идти спать, я продолжал смертельную битву. Мама решила, как всегда, прибегнуть к помощи Бармалея. Кого-то в детстве пугали соседом, кого-то бандитами, кого-то милицией, меня – Бармалеем. И, должен признать, герой Чуковского был для меня достаточно авторитетным персонажем, чтобы во избежание встречи с ним выполнять требования родителей. Но в тот вечер я победил столько врагов и чувствовал себя таким могущественным, что на кураже провозгласил:

– Ах, Бармалей! Зовите! Я ему голову отрублю!

И, сказав это, я почувствовал в себе силы исполнить своё обещание. Я даже хотел, чтобы этот жуткий злодей и враг всех детей, некогда нагонявший на меня ужас,