Тасмин - Александр Операй

—Я никогда не был в доме на берегу.

—Девора была. Она заставила тебя приехать туда и написать все, что хотела.

Иван пожимает плечами.

В памяти пусто. Что-то есть. Но лишь тень. Неясные образы и слова.

Он прячет рукопись в карман халата и идет в прихожую. Там он снимает со стены портрет своей бывшей жены и возвращается на кухню.

Какое-то время он молчит и смотрит в голубые глаза Даутцен.

Девочка словно копия женщины на фотографии в руках писателя. Через пару лет их будет почти не отличить друг от друга. Он бы мог подождать. Заставить Даутцен остаться. Тени бродят в саду перед домом. Тьма пробегает по краю крыльца. Бездна все шире и шире.

Иван отводит взгляд от лица девочки и кладет портрет жены в ящик стола для посуды. Пусть будет тут. Никто не должен знать правду. Она слишком интимна.

—Я был женат.

—Она умерла?

—Нет. Однажды Алиса просто собрала вещи и ушла от меня.

—Мне очень жаль.

—Я тогда написал уже половину. Думал закончу и наконец-то смогу быть свободным.

Иван хлопает по карману халата, из которого торчит рукопись романа. Когда-то текст принадлежал только ему, но теперь сюжет вышел из-под контроля и стал служить кому-то еще. То была дверь в другой мир. Инструмент, с помощью которого Иван хотел влюбить в себя Алису. На бумаге это было сделать на много проще, чем в реальной жизни. Он писал для нее. Он придумал ее. Голубоглазая девушка с белыми волосами превратилась в Девору.

—Я кое-что там написала.

Даутцен грызет бутерброд.

—Ты теперь тоже писатель?

—Нет. Я просто не знала, что еще сделать, чтобы вернуть мою Тасмин.

—Кого?

—Есть такая девчонка. Ты бы лучше дочитал рукопись до конца. Многое бы встало на место.

Иван пожимает плечами и садится на стул.

Все.

Он окончательно сбрендил. Сошел с ума. Поехал кукухой. Очумел. Чокнулся. Свихнулся. Рухнул с дуба. Слетел с катушек. И потерял последние крупицы разума.

Меньше всего на свете ему хочется читать о Деворе. Он все еще любит. Она разбила ему сердце. Он почти умер. Можно сказать зарядил ружье и выстрелил себе в голову, но пуля снесла несущественную часть мозга. Ту, которая отвечает за рациональное мышление. Как был дураком, так и остался.

Но есть вещи похуже чем смерть и разложение.

Иван разучился писать.

Последние два года он только и делал, что пялился в монитор. Белые листы и пустота. И еще порно. Они убивают. Не так, как ружье или авиакатастрофа. Скорее это похоже на жажду. Поток пересыхает, образы трескаются и сыплются пылью, герои истончаются, а потом исчезают.

Белые листы и пустота.

Мигающий курсор.

Запах пластика клавиатуры.

Вот и все.

Так умирает писатель.

Иван берет чашку с водкой и выливает алкоголь в раковину. Он тут же жалеет о содеянном. Лучше бы выпил. Мог бы забыться на время. Выкинуть из памяти знание о том, что не может писать. Перестать чувствовать дыру в сердце, где раньше жил образ любимого человека.

—Тебе станет легче,— говорит Даутцен.

Иван пожимает плечами.

—Я скажу тебе одну штуку.

—Ты мой персонаж?

Даутцен смеется.

Пчелы возвращаются в сад на звук ее смеха.

Они сразу берутся за дело. Их теперь целый рой. Маленькие сборщики собирают пыльцу и нектар со всего, что цветет перед домом. Их труд — источник многих даров.

Жужжание пчел странным образом действует на Ивана. Ему становится легче. Ничего не случилось. Он все еще здесь. Но тени на крыльце исчезают. Тьма отступает под лучами Солнца в зените. Иван открывает кран и смотрит, как вода уносит остатки спиртного в канализацию.

Даутцен говорит:

—Текст не работает без тебя. Только ты можешь заставить мир измениться.

—Откуда ты знаешь?

—Открой последнюю страницу.

Иван достает из кармана халата рукопись. Он переворачивает листы и видит в самом конце романа сразу после машинописного текста еще две строки, написанные от руки. Неровный, детский почерк убегает в самый низ страницы.

Тасмин жива.

Ровно в полдень она встретит Даутцен.

Иван поднимает глаза и видит, что кухня пуста.

Голубоглазая девочка с белыми волосами куда-то исчезла.

В саду гудят пчелы. На столе чашка зеленого чаю. И один бутерброд.

Иван точно помнит, что сделал четыре. Привычка. Так любит Алиса. Всегда только это число. Ни больше, ни меньше. Черный хлеб, горчица, помидор, зелень и колбаса. Иногда сервелат, иногда особая столичная.

Она жевала эти бутерброды каждое утро и читала текст, который Иван написал ночью. Он не мог уйти спать пока Алиса не допьет чай. Пока она не улыбнется и спросит:

—Девора означает пчела?

—Я не мог написать твое имя. Это слишком интимно.

Какое-то время Иван смотрит в сад.

Призрак бывшей жены всегда будет здесь.

В тех цветах, что она посадила.

Пчелы не улетят. Так и будут кружить за окном перед домом все лето.

На холодильнике висит фотография в рамке: маленький мальчик под елкой. Он держит в руках белую крысу. Красные глазки блестят светом разума.

Иван должен уйти.

Начать жить сначала. Там, где всюду пустыня. Песок сыпется вместо волн. Ветер носит холмы. Он дует в одну и ту же сторону несколько лет подряд. Дюны плывут по мертвой глади высохшего океана, засыпая останки дорог. В тех местах, где песка мало, песчаные холмы напоминают наконечник копья. Гигантские полосы тянутся дальше и дальше. В никуда. Там рассыпаются горы. Камни торчат словно пальцы мертвеца, скрюченные в попытке ухватиться за жизнь.

Иван поднимается на второй этаж и отпирает кабинет. Он сдувает пыль с ноутбука и протирает клавиатуру. Он создает новый текстовый документ и пишет до самой ночи.

1

Тасмин жива.

Она сидит на скамейке в парке больницы и смотрит на Затонувший лес. Мрачные кипарисы качаются на ветру и шепчут о прошлом. Они скрипят так громко, будто сетуют на судьбу и проклинают Солнце, которое время от времени выглядывает из облаков и гонит прочь тень и тьму.

Трудно поверить, что там, среди деревьев, нет разбойников, хищный зверей и обветшалых избушек, в которых ведьмы едят детей, кастрируют мужчин и варят омолаживающие зелья из крови девственниц.