Караван в Хиву - Владимир Буртовой

– Посланцы хана Нурали и хивинцы надумали отправить впереди каравана людей в Хиву. Хотят упредить хана Каипа о прибытии посольства и русских купцов, сказать, что мы уже на Хорезмийской земле.

– Нужное дело, – одобрил Рукавкин. – Пусть готовят нам заранее лавки в караван-сарае, где нам разместиться и жить. – Данила откинулся спиной на вьюк и медленно, опасаясь обжечься, начал отхлебывать из кружки кипяток, подслащенный сахаром. Рядом Родион равнодушно смотрел на огонь горящего саксаула. Маленький ростом Лука Ширванов уже дремал неподалеку, укрывшись с головой овчинным тулупом, из-под которого торчали пыльные избитые сапоги. Этот человек без страха за будущее вверился судьбе и караванному старшине, на которого возложил полностью заботу о своей безопасности.

Неожиданно из затаенной тьмы вокруг мавзолея к костру вышел старик хорезмиец в опрятном просторном халате из серого холста. Его лицо со впалыми щеками сплошь испещрено глубокими морщинами, черные пристальные глаза выказывали не меньшее любопытство, чем было у Данилы к нежданному ночному гостю. Некогда черные и густые волосы тоже изрядно поредели и припорошились сединой, будто белой вековой пылью с немых гробниц соседнего мавзолея.

Яков Гуляев что-то приветливо сказал, и старик тут же спокойно и с достоинством сел у костра на маленький, принесенный с собой коврик. Данила специально для гостя заварил чай, темный и пахучий, без слов налил пиалу, подал гостю, щедро насыпал в темную морщинистую ладонь белых комочков сахара. Сахар старик бережно спрятал в складках широкого пояса поверх рубахи под халатом. Выпил чай, с удовольствием принял еще одну пиалу, потом провел ладонями по худым щекам, словно задался целью все же разгладить морщины, данные за прожитое долголетие, приласкал уважительную белую бородку, что-то сказал, кланяясь хозяину костра.

– Он здешний шейх – смотритель мавзолея Текеша, что за нашей спиной, – перевел Гуляев. – Благодарит за чай, спрашивает, издалека ли пришел караван? Прежде, при его памяти, белые люди не приходили с караванами в древний Урганич со стороны северных холодных ветров.

Как смог, Гуляев пояснил шейху, кто они и откуда пришли. И в свою очередь полюбопытствовал, давно ли он приставлен в смотрители этого удивительного по красоте, но теперь запущенного мавзолея, правда не сказав последних слов старцу, чтобы не обидеть его.

Старик ответил, что при мавзолее он служит давно, с того времени, как умер его отец, а этому уже сорок лет. Велика ли у него семья? На этот вопрос шейх долго не отвечал, сидел в раздумий, понуро опустив прикрытые веками сразу погрустневшие глаза. Потом рассказал печальную историю, которая в пересказе Якова Гуляева прозвучала для самарян примерно так.

Жил в их кишлаке бедный юноша по имени Махмуд. Ни отца у него, ни матери, да и братьев с сестрами Аллах не дал. С малых лет один, как редкая капля дождя, упавшая на песчаный бархан недалекой отсюда пустыни: что был ты, что нет, никому от того ни печали, ни радости… Пришла пора Махмуду выбирать жену, да в какой дом ни постучится несчастный юноша – один спрос: велик ли калым приготовил за невесту? А какой калым мог приготовить нищий Махмуд? Работает у бая за скудный харч и за поношенные штаны. Только и есть богатства в старой хижине, что вольный ветер под потолком, потому как даже бычий пузырь – затянуть окно в зиму – не на что было купить. Долго ходил так Махмуд, ноги босые избил о камни в кровь, пока не встретился ему как-то на дороге святой дервиш. Испил тот дервиш воды из Махмудова кувшина, поделили кусок пресной лепешки на двоих, и узнал о его печали.

– Иди на берег великой Аму, – присоветовал дервиш, – и там ищи себе невесту среди вольных пари – речных русалок.

Обрадовался Махмуд, поцеловал край тигровой шкуры за спиной дервиша и поспешил на берег Амударьи. Несколько дней бродил он по пустынным каменистым берегам, пока однажды в теплое полнолуние не увидел, как резвятся в воде дивные золотоволосые пари. Приметили водяные русалки на камнях красивого печального юношу, окружили его и стали выспрашивать, что за горе такое случилось и что он ищет ночью на речном берегу? Он им и рассказал о своей беде и о совете дервиша. Тогда младшая из водяных русалок и говорит ему:

– Я пойду за тебя замуж, но только ты не должен видеть меня раздетой и подсматривать тайком за мной, когда я изредка буду навещать своих сестричек в этих местах или же мне надо будет уходить в ночь полной луны к реке расчесывать свои золотые волосы.

Обещал Махмуд, и зажили они счастливо, сына родила ему русалка. Да не сдержал своего слова Махмуд. Дождался однажды светлой лунной ночи, когда ушла жена на берег, подсмотрел и увидел, как до ужаса уродлива она: ноги подобны гусиным, с перепончатыми лапками. Да не это страх! А вот сняла пари голову свою с плеч, положила ее себе на колени и начала чесать волосы серебряным гребешком, только искры летят в стороны, а сама песню о большом счастье поет, Махмуда в той песне поминает.

Испугался Махмуд безголовой жены, закричал не своим голосом, кинулся бежать вдоль реки и за кишлаком бродил до рассвета, боялся в темноте вернуться в хижину, все чудилась ему жена с головой на коленях, а из головы песня о счастье человеческом…

А когда взошло очищающее скверну солнце и возвратился он домой – нет ни жены, ни сына. Пожалел тут бедняга, что обидел водяную пари своим испуганным криком, начал искать, да где ее сыщешь? День и ночь бродил по пустынным берегам Амударьи, кричал, звал, надрывая горло, да все без пользы, только глупое эхо издевалось над несчастным, отскакивая от противоположного гористого берега.

И снова повстречался ему тот святой дервиш и повел Махмуда к огромной чинаре-дереву, а из густых веток чинары слышится плачь ребенка. Залез Махмуд на вершину дерева и видит, что это его сын, завернутый в платье жены. Взял он его и вернулся домой. А жена его снова превратилась в водяную пари, да только больше он ее так и не встретил.

– Шейх говорит, что ему хуже живется, чем бедному Махмуду, – закончил пересказ Яков Гуляев. – Тот хоть сына прижил с русалкой, а он и пари не встретил. Жил один и умрет, так некому будет мавзолей из камня сложить в «мертвом городище», что за небольшим холмом близ Урганича. Долго молчали, вслушиваясь в какую-то настороженную тишину полупустого города. Потом шейх ушел в хижину рядом со старым мавзолеем, разговор у костра постепенно утих, и все скоро уснули, только дозорные казаки поочередно парами обходили походный бивак россиян.

А утром снова в путь. Но теперь вокруг была обжитая земля. Возле частых озер и речных проток попадались огороженные высокими глинобитными изгородями усадьбы – «хаули», а возле них сады, обширные поля, тутовые деревья для шелкопряда, неохватные колеса с кувшинами для перекачки воды из озер в арыки.

Когда дошли до горы Ирняк, от каравана отделились посланцы киргиз-кайсаков Гурмамбет, Кайсар-Батыр, с ними поехал оренбургский татарин Алей Армяков и трое хивинцев. Посланцы уехали спешно, караван тронулся следом. Прошли городки Анбиры, Кент. У Шавата их встретили два ханских служащих, придирчиво осмотрели и опечатали тюки с товарами. И сами встали рядом, чтобы сопровождать до Хивы и не позволить купцам вести торг во встречных городках, пока хан Каип не даст на то своего высочайшего разрешения.