Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков

опять маневр на отступление! — сердито бросил старик с печи. — И в сорок первом до Москвы отходили и опять к Дону или Волге… А за какую же доблесть тебе медаль-то повесили, сынок?..　

Сержант молчал.　

Старик горько усмехнулся:　

— Часто выхожу я на дорогу, гляжу: и пушки у вас, и танки. А ударить как следует по врагу не можете… Неужто фашист сильнее? Не верю я в это, сынок! В германскую наш полк-то как встал на Карпатах, так и не пустил немца дальше. Выстояли мы. А вы… — угрюмо покачал головой. — Нет, не верю, что басурман сильнее, не верю! — Глаза его загорелись гневным огнем.　

— И мы выстоим, отец, выстоим!.. — тихо, но твердо сказал Илья.

* * *

На рассвете на восточной окраине Коснаровки разгорелся бой. Не успел тяжелый артполк «оторваться» от противника. Приходилось драться в невыгодных условиях. Огневые позиции были плохо оборудованы: не полностью отрыты укрытия, не было запасных позиций.　

С косогора по широкой луговине, покрытой высокой жухлой травой, двигались вражеские танки. Они ползли медленно, словно огромные черепахи. За танками бежали автоматчики.　

— Четырнадцать, двадцать пять… тридцать шесть… — считал Илья Репин.　

Танки прошли позиции пехоты и теперь приближались к артиллерийским. Справа грохнули выстрелы — 1-й дивизион открыл огонь. Батарея, в которой служил Репин, оседлала дорогу; справа — заболоченная низина, а слева — глубокий, уступообразный противотанковый ров. Он тянулся километра на три и упирался в небольшое топкое озеро. Здесь огневые позиции были удобны и выгодны; они прикрывались редкими невысокими кустами, растущими по косогору.　

Орудие Репина дальше других выдвинулось в сторону врага. Илья приподнялся: танки приближались. Сержант понимал, что пора открывать прицельный огонь по этим темно-зеленым стальным коробкам. Но соседние орудия молчали, выжидал и Репин. Бить только наверняка!　

Наконец 2-й дивизион открыл огонь. Вот мчащаяся на большой скорости головная машина вдруг резко свернула в сторону; высокий столб огня и черного дыма закрыл ее. Загорелся и второй танк. Но, видимо, немцы обнаружили расчет соседней батареи. Танк с белым крестом на броне пошел прямо на орудие. Немного повернувшись, он, как говорят артиллеристы, подставил борт. Разве можно упустить такой случай.　

— Огонь! — крикнул, волнуясь, Репин.　

Грянул выстрел, танк рванулся в сторону, осел и задымил.　

— Горит, горит! — закричал сержант.　

Но из кустов показалась другая машина. Покачивался ствол орудия, а чуть ниже башни сверкали частые вспышки пламени: стрелял пулемет.　

— Огонь! Огонь!..　

Загремели выстрелы, содрогнулась земля. Но что это? Глаза сержанта широко раскрылись.　

Грязно-бурое облако дыма вдруг обволокло вражеский танк; он сделал несколько беспомощных движений и замер на месте. Но тут же к орудию стало медленно подползать третье чудовище. Илья Репин приник к панораме: на сетке — яркие очертания танка. Выстрел. Еще один танк загорелся и остановился. Из него выскочили два фашиста. Автоматная очередь скосила их.

«Ловко! Кто это их?» — мелькнуло в голове сержанта. Он повернулся: ефрейтор Иванов опустил свой автомат.　

На поле боя уже горело пять вражеских танков. Остальные, разбившись на две группы, повернули: одни — влево, к озеру, видимо стремясь обойти наши позиции с фланга, а другие — семь-восемь машин — скрылись за сараями, на окраине деревни…　

И тут Репин вспомнил, что эти сараи построили за год до войны, в строительстве их принимали участие комсомольцы. Они посадили и деревца, кустившиеся возле сараев. Здесь нередко собирались хороводы. «И вот там сейчас враг», — с гневом и ненавистью подумал Репин. Он еще раз взглянул на сараи и крикнул:　

— По крайнему сараю, зажигательными! Прицел 42–50!.. Два снаряда!　

Ухнуло тяжелое орудие. Запылала соломенная крыша. Наводчик Федин пристально посмотрел на Илью. «И не жалко? Рассказывал: сам строил этот сарай, а теперь же сам уничтожил его», — подумал он. А Репин впился взглядом в зарево, смотрел долго, настороженно.　

— Ну вот теперь все на виду будет!.. — глухо сказал он.　

Из-за сарая показались танки. По ним снова ударили орудия. Однако выстрелы были неудачными: танки продолжали двигаться. Репин понял: волновался он очень. «Спокойно, Илья, спокойно», — мысленно внушал он себе. Но вот командир орудия поймал танк на прицел и снова выстрелил. Вспыхнула еще одна боевая машина гитлеровцев…　

Сержант оглянулся. И не поверил своим глазам: с тыла на батарею шло шесть танков. «Обошли озеро, — мелькнуло в голове. — Скорее… Скорее…»

— Снаряды! — крикнул Илья. — А ты смотри за тылом! — приказал он ефрейтору Иванову.　

Когда передний танк прошел по полю сорок-пятьдесят метров, загремели выстрелы. Танк задымил… Ударили и другие орудия батареи: были подожжены еще две машины. Снаряды кромсали броню. Цепко держались за позиции советские солдаты. Танковая атака фашистов захлебнулась.　

…Вскоре на окраину Коснаровки подошло подкрепление: пехота и бронебойщики. Роты стали окапываться.　

Командир батареи, увидев Репина, сказал:　

— Молодец Илья! Поздравляю с успехом, — и подал сержанту руку. — Вон сколько горит танков, из них половина твои… Командир полка приказал представить тебя к правительственной награде.　

— Служу Советскому Союзу! — ответил сержант, приложив руку к пилотке.　

Лейтенант вынул из кармана портсигар, взял папиросу.　

— Закуривайте, друзья! — предложил он артиллеристам.　

Портсигар сразу опустел.　

— Ну что ж, сержант Репин, ты ведь здешний. Отстояли твою деревню…　

Сержант засиял.　

— И верно, товарищ лейтенант, зайдемте к нашим. Проведаем их!.. «И как это я раньше не догадался об этом?» — мысленно пожурил он себя.　

— Пошли, — сказал командир батареи. — Можешь с собой взять еще двух человек. Кого хочешь, конечно. Остальные останутся на позициях…　

Артиллеристы шли по дороге вдоль околицы деревни, где столько раз раньше проходил Илья. Снова вплыли воспоминания: вот мимо этого забора он бегал в школу. А здесь однажды поздно вечером, после кино, впервые поцеловал девушку…　

Ефрейтор Иванов вывел его из раздумья:　

— От многого отвыкли на войне: от скатертей, тарелок, подушек. Дымом и потом пропахли, брат, мы насквозь.　

— Разве в этом дело! — перебил лейтенант. — Главное — поскорее разгромить врага. А к подушкам и тарелкам, будем живы, привыкнем снова быстро. После войны ценить больше будем мирную жизнь, даже эти мелочи…　

— Это точно, — откликнулся Репин. — Тарелки подождут нас. Обидно и больно, что враг топчет землю нашу, уничтожает дома, истребляет людей. Когда мы подбили второй танк, я подумал: «Иначе мне нельзя, ведь родился я здесь. Погибну у своего дома, или обломаю врагу зубы»…　

— Ничего не скажешь, ваш расчет хорошо обломал зубы фашистам, — сказал офицер. — Сержанту Репину не совестно заходить в родительский дом…　

Старики обрадовались гостям. Засуетились. А попотчевать дорогих гостей было особенно нечем.　

— Не беспокойтесь, мамаша. У нас кое-что есть, — ласково проговорил лейтенант. — Вот стопки если найдутся, хорошо…　

На столе появились мясные и рыбные