Очень-очень особенный детектив - Ромен Пуэртолас

В зеленой тетрадке я составил опись всех запахов, какие встретил за время моей работы.

Например, белые пахнут мокрой травой. Белый толстяк — скисшим молоком. Запах черного похож на запах кожи, выдубленной шкуры животного. Черный толстяк пахнет так же. Азиат пахнет пластмассой. Толстого азиата я никогда не встречал и не обнюхивал. Индус — газетной бумагой. Восточный человек — цементом. Португалец — краской…

Есть люди с таким сильным запахом, что даже после применения чудодейственного дезодоранта кажется, будто они использовали лосьон, настоянный на наполнителе кошачьего лотка.

Постоянно нюхая других, я однажды из любопытства сунул нос и в собственную подмышечную впадину. Белый с лишней хромосомой пахнет, как лес Фонтенбло в предрассветный час, когда дубовые листья и сосновые колючки еще не надели на себя ожерелий из бусинок росы. Нет, а если серьезно, мои подмышки пахнут хлопком и полиэстером, но это тогда, когда я в рубашке.

Ровно в 16:00 звонят мои часы-калькулятор «Касио». Я как раз заношу в технический паспорт сведения о том, что нанюхал под мышкой у Ноама. В ноздрях приятные ароматы лимона, мяты, пастилок «Виши», цыпленка и дыма. Моя задача уловить всю гамму запахов, включая самые глубинные, чтобы потом сравнить их с изготовленным образцом. Мсье Здоровьяк собирается завоевать рынок новым мужским дезодорантом R-класса.

Мобилизован весь штат сотрудников. В белом зальчике нас десять «обнюхивателей» и столько же «обнюхиваемых». Обнаженные до пояса подопечные стоят гуськом, подняв одну руку, и под каждой поднятой рукой полуприсел сотрудник в халате. На взгляд непосвященного в этой сцене, безусловно, есть нечто диковинное. А возможно, и отталкивающее.

Через три минуты пятьдесят секунд после звонка моих «Касио» раздается звонок, возвещающий о конце рабочего дня (время — деньги у мсье Здоровьяка!), и колонна подопытных кроликов — мигом врассыпную, точно военный отряд, получивший увольнительную в город.

Ноам опускает руку, кивает мне на прощание и надевает рубашку. Девять остальных точно так же кивают, надевают рубашки, и они все вместе выходят в раздевалку.

Я машу Ноаму, Пьеру, Вилфриду, Абделю, Сержу, Сирилу, Доминику, Вальтеру, Амиду, Лео. И немного задерживаюсь с коллегами, кончая заполнять технический паспорт. Сегодня он не стандартный — от нас ждут мнения о новом дезодоранте. Нас десять человек, и каждый имеет право голоса. Решение остается за мсье Здоровьяком — но он всегда к нам прислушивается, когда его принимает.

А к моему мнению он прислушивается с особым вниманием.

Я пишу в соответствующей графе «мнение благоприятное», ибо образчик обладает гармоничным сочетанием запахов свежести и одновременно крепости, достойным лучших парфюмов. И его уровень — R-класс — нам об этом напоминает. Этот дезодорант не из тех, какими пользуются, поиграв в регби, а потом приняв душ. Он создан для обонятельного гурманства, он для торжественных случаев. Его хочется съесть.

Я кладу технический паспорт в конвертик и отдаю начальнице отделения. Элен берет его и деликатно — но так, чтобы я все же заметил, — помещает мой конвертик поверх всей стопки, а потом одаряет особенной улыбкой, словно хочет меня обольстить. Я среди здешнего обслуживающего персонала — единственное лицо мужского пола.

Я уже в дверях, но тут появляется мсье Здоровьяк и удерживает меня. Он громко откашливается, прочищая горло, несколько раз ударяет себя в грудь кулаком, а потом официально объявляет, что сегодня вечером улетает на самолете в Рио-де-Жанейро. Он не объясняет цель поездки, но, я думаю, он ищет инвесторов или хочет прощупать бразильский рынок. Он часто отправляется на другой конец света — поохотиться за крупными контрактами. Вернется только на будущей неделе и, как всегда, поручает руководство лабораторией своему заместителю — мсье Голуа. Услышав свое имя, маленький человечек тут же появляется из тени хозяина-атлета, будто родился из его подмышечной впадины. Все невольно вздрогнули. Никто не заметил, как он вошел, мы смотрели только на нашего крупногабаритного харизматичного патрона. И неудивительно, Голуа — полная противоположность мсье Здоровьяку. Он бесцветен, грустен, консервативен, замкнут, у него холодные влажные руки. Куда ему до первоклассного спортсмена, набирающего обороты на новом поприще! Таким, как он, люди не доверяют, вот и приходится ему то и дело повышать голос — жалкий тявкающий пуделек, затесавшийся в стаю молчаливых питбулей. Свою работу он ненавидит, потому что всегда мечтал стать певцом, но голоса у него не больше, чем у четырехлетнего. Нас он тоже ненавидит. Особенно меня. Он боится тех, кто не похож на всех.

Пока все служащие с постными лицами, молча, слушают мсье Голуа, повторяющего вековечные правила, действующие в отсутствие главного, я улыбаюсь. Элен тихонечко толкает меня локтем. Должно быть, решила, что у меня обострение, приступ идиотизма. Но я улыбаюсь, потому что меня здесь уже нет, и я не слушаю злобную шавку. Я думаю о своих домиках и оранжевой тетради, ожидающих меня в раздевалке, и все размышляю и размышляю: кто же пьет воду? Кто держит зебру?

Если бы рот у нас был на ладони, нельзя было бы говорить, пожимая руку. И это было бы неприятно. А еще неприятнее, что пришлось бы каждое утро целоваться в губы неизвестно с кем, иной раз даже с темными личностями.

Зато как было бы удобно с мамой: возьми ее руку и держи, пока она не замолчит.

16 часов 46 минут.

Я только что пришел с работы, сижу на кухне — намазываю на хлеб вишневое варенье.

Мама у меня кинетист (называю неправильно, потому что никогда не мог выговорить слово «кинезиотерапевт»). У нее собственный кабинет, и в жизни она, в общем, делает, что захочет, и уже давным-давно решила, что после 15:00 никогда работать не будет.

Поэтому, хотя еще достаточно рано, а она уже дома, на кухне, рядом со мной.

И говорит, говорит без умолку. Рассказывает мне, как прошел день, о разных чудачествах своих пациентов, об их проблемах — они ей доверяют, рассчитывают на врачебное умение хранить тайны. Так что, вообще-то, она зря распространяется, хотя с другой стороны, я ее сын и никогда никому ничего не выдам. Даже если бы захотел, то не смог бы, потому что я ее не слушаю.

Маме пятьдесят три, она очень красивая, худенькая, с пышными каштановыми волосами. С первого взгляда видно, какая она слабенькая и хрупкая. Это такой женский архетип (обожаю это словечко), он привлекает мужчин, пробуждая в них инстинкт самцов-покровителей. Я на эту тему смотрел суперинтересные документалки из жизни животных. Но на самом деле мама — женщина решительная, энергичная, знает, чего хочет и что делает. Под рукавами ее воздушных блузок прячутся тонкие, но мускулистые руки, способные справиться с любыми мышечными зажимами, спазмами и узлами. Уж кому-кому, а мне эти руки точно знакомы: стоит мне не послушаться, и я получаю такую оплеуху, что, кажется, голова оторвалась. Мне уже тридцать, но для нее я по-прежнему малыш. Иногда мне хочется, чтобы она считала меня взрослее. Было бы не так больно. Щекам, я имею в виду…