Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

Поляков узнал ее сразу, несмотря на то что видел всегодважды, да и то в прошлом году, да и то мельком. После похорон сестры нарочнопришел посмотреть ту подворотню, где ее убил Верин, ну и стоял там, делая вид,что никак не может закурить (хотя в подворотне гулял сквозняк, который и всамом деле постоянно гасил спички). И вдруг мимо него, испуганно косясь, прошлаэта девушка. Тогда стоял холодный апрель, на ней была какая-то неуклюжая куртка,но голова непокрыта. Светлые волнистые волосы ее, забавно, по-детскикудрявившиеся на висках, Поляков почему-то запомнил. Девушка держала в рукахтри веточки герани – розовой, красной и белой – и как-то так страннозамешкалась в подворотне, словно хотела положить эти гераньки к той стене,около которой умерла Лиза.

Глупости, конечно. Только Полякову в том помрачении ума, вкаком он тогда находился, могло прийти в голову нечто подобное! Зачем бы ей?

Она так и пошла со своими геранями куда-то через площадь, кСвердловке.

Потом он видел Ольгу Аксакову на очной ставке с Вериным.Проводил ее другой следователь, Поляков только присутствовал – ни слова непроронил, держался в стороне. Само собой, удовольствия от допросов Верина онникому уступать не собирался, а очные ставки – пожалуйста, сколько угодно и ктоугодно пусть их проводит, все в интересах объективного расследования. Аксаковатогда дрожащим голосом рассказала, что Верин бывал в их доме, потому что жена(вернее, теперь вдова) ее покойного дядюшки, Любовь Гордеевна Русанова, быласестрой невесты Верина, убитой полицией еще в 14-м году.

Ту историю Поляков не раз слышал от Григория Алексеевича, онтолько не знал, что тот нечаянно застрелил не просто какую-то монашку, а именноневесту Мурзика. Ну что ж, это, наверное, объясняло ненависть, которую Мурзик стех пор питал к ее убийцам. Личная месть, месть за самого дорогого человека,понятна Егору Полякову, который всю жизнь посвятил именно осуществлению местиза самых дорогих ему людей.

Свою – посвятил, чужие – отдал…

– Вот, товарищ Поляков, – тоном государственного обвинителяВышинского, выступающего на процессе троцкистско-бухаринского блока,провозгласил Власенко, – вот она, Аксакова. Вот одна из тех, кто подал намзаявление, в котором… – Военком захлебнулся от возмущения. – Ишь, в Испанию оназахотела! Посмотрите на нее! За Родину, видите ли, умереть решила! Родина твоя– Советский Союз! Не надо в Испанию ехать, чтобы умереть за него! Зачем тебе вИспанию, а?

Ольга нервно сглотнула, исподлобья глядя на военкома, изачем-то пригладила кудряшки на левом виске.

– Фашизм, – неуверенно проговорила она, напоминая сейчасдевочку, не вполне хорошо подготовившую урок политграмоты, – угрожаетзавоеваниям социализма как в Советском Союзе, так и во всем мире. Сейчасжертвой его стала Испания, поэтому погибнуть за Испанию – это все равно чтопогибнуть за Советский Союз. За Родину.

– Вот как они вертеть словами научились! – воскликнулВласенко с оскорбленным выражением лица. – Подо все, понимаешь, теоретическуюбазу подведут! Так все вывернут, что концов не найдешь! Овечью шкуру носят каксвою! Даже блеять навострились! Думают, не слышно будет их волчьего рыка! Тыкакие еще слова выучила по-испански, а? «Сдаюсь в плен» как будет? «Нестреляйте, я сдаюсь» или «Я бежала из Советского Союза и хочу перейти к вам»как по-испански? Ну, говори! Ну!

Власенко всем телом сунулся к Ольге, да с таким напором, чтоона отпрянула и невольно оказалась рядом с Поляковым, и тот вынужден былподдержать ее, чтобы не упала. Ольга глянула на него, и он даже вздрогнул, таквдруг показались ее глаза похожими на глаза сестры! Правда, у Лизы они быличерными, но сейчас и Ольгины глаза сделались черны от расширенных зрачков. Онабыла испугана, до смерти испугана!

Да уж, испугаешься тут…

Поляков вздохнул. Черт же дернул эту Ольгу Аксакову написатьсвое дурацкое заявление! Неужели она и впрямь собралась бежать к фашистам? Нет,глупости, конечно… Хотела хоть как-то изменить свою жизнь. Совершить геройскийпоступок хотела. Вернуть то, что утрачено, те права, которых лишилась, водночасье сделавшись родственницей сразу двух врагов народа.

Навоображала наверняка себе, как возвращается в Энск – вся ворденах и медалях, как испанских, так и советских, этакой героиней, – ну и,конечно, мигом вызволяет мать из ссылки, мигом восстанавливает честное имясвоего дядюшки… Прямо кино!

Поляков смотрел в перепуганные, широко распахнутыесветло-карие глаза, и ему чудилось, будто он читает некую книгу, услужливоперед ним раскрытую. С такими глазами невозможно врать. Чудилось, он все знаетоб этой девушке. Конечно, на работу ей устроиться сейчас трудно. Чем она живет?Продает старые вещи? Книги? Охтин говорил, у Русановых в старые времена былоогромное количество книг. «Почти столько же, сколько у Георгия Владимировича!»Дома в самом деле была огромная библиотека. С некоторых пор Поляков взял заправило захаживать к букинистам и перебирать старые тома, но ни одной книги сзатейливым экслибрисом «Книги Георгия Смольникова» так и не нашел. Может,кто-то растапливал ими буржуйку в студеные зимы 18-го и 19-го годов, а может,они до сих пор гниют, плесневеют в каком-нибудь подвале. Английские ифранцузские книги по криминалистике. Конан-Дойл, приключения знаменитого сыщикаШерлока Холмса, которого обожал отец. Тома́ Шекспира и Островского – ихчитала мама. И Пушкин, всеми любимый Пушкин! «Цветок засохший, безуханный, забытыйв книге вижу я, и вот уже мечтою странной душа наполнилась моя» – на этомстихотворении лежала тонкая шелковистая закладка. Отец иногда бормотал, когдабыл в плохом настроении: «И жив ли тот? И та – жива ли? И где теперь их уголок?Или они уже увяли, как сей неведомый цветок?..» А маленькому Гоше особеннонравилась «Сказка о царе Салтане». Всегда, всю жизнь! Он еще крохой был, когдаспрашивал отца: «Князь Гвидон был шпионом? Он переодевался в шмеля, в комара, вмуху и летал к врагам выведывать их секреты?» Как хохотал отец! А мамасердилась: «Ты хочешь сделать из сына свое подобие?!» – «Ну да, – отвечал отец.– Не твое же подобие я должен делать из нашего сына, согласись, Лалли! Толькосвое. Ну, в крайнем случае, Охтина. Или этого чудного мальчишки, Шурки Русанова.Как жаль, что он гораздо старше нашего сына и не подходит ему в друзья!Впрочем, надеюсь, они подружатся потом, когда подрастут».

Знал бы отец… Видел бы он, как валялся Шурка Русанов подокном, неудобно, неестественно отвернув голову от своего убийцы, словно емубыло противно смотреть на сына Георгия Смольникова…

А впрочем, очень может быть, что отец все знал и видел. Иему тоже было противно смотреть на сына.

Да. Вот так сложилось.

Мама раскладывала пасьянсы и бормотала себе под нос: «Ну чтоделать, так сложилось, так карты легли!»…