Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– Регулируют? – возмущенно полуобернулся к нему Тарасов. –Знаете, как их регулируют? Моя рассказывала. На Мытный рынок пришла милиция –это еще в августе было – и объявила: на все продукты установлены твердые цены.Такса по-другому. Молоко будет стоить два пятьдесят, мясо 18 рублей и такдалее. И знаете, что сделали колхозники? Сбежали, не пожелав продавать по такойцене. Моя говорила, что некоторые выливали молоко на землю со словами: «Не нами не вам».

– Вот до чего сильны собственнические чувства! – покачалголовой Поляков. – Уж, казалось бы, раскулачивали, раскулачивали, ссылали,ссылали, а все равно остались на селе люди, которые прежде всего о своемкармане заботятся!

Лицо Тарасова, которое он видел в зеркальце, вдруг сталоугрюмым.

– Не о своем кармане, – сказал он тихо, – о государственном.Знаете, какие у них налоги? Они сами яиц не едят: все на базар, чтобы деньгидля уплаты были. Чушку зарежут – себе только ливер оставляют, а тушу на базар.У кого скотины нет, продают то зерно, которое получают на трудодни. А молоко?Да небось в Энске с молоком легче, чем в иной деревне. А теперь, как войнаначалась, налоги еще больше стали. Вот и…

– Не вижу логики, – пожал плечами Поляков с холодным выражением.– Если всем так нужны деньги, зачем выливать молоко на землю? Не лучше липродать и хоть сколько-то заработать? Нет, это вредительство, сущеевредительство, и ты меня, Тарасов, даже не пытайся разубедить.

Тарасов что-то невнятное пробурчал и примолк.

«Ага! – ухмыльнулся про себя Поляков. – Получил?»

Само собой, в управлении все друг на друга стучали, снизу,так сказать, доверху. Люди сведущие и приметливые легко могли вычислить, кчислу чьих личных осведомителей принадлежит тот или иной сотрудник. Тарасов,поговаривали, стучал всем заместителям начальника управления, которые потомторопились принести в клювике информацию товарищу комиссару первого ранга, незная, что Тарасов стучит также и ему лично. Да, ходили такие слухи… Особенноизощрялась в шпионаже за сотрудниками обслуга управления. Поляков с легкостьюуворачивался от хитреньких, но незамысловатых проверок, которые ему учинялимашинистки, официантки или телефонистки, порою посещавшие его постель (ну а какже, ведь он был довольно молодой еще мужчина – тридцати четырех лет, и хоть несобирался жениться, но обета воздержания отнюдь не давал). С товарищами поремеслу он держал ухо востро, ну а Тарасов с его дурацкими анекдотами да сразговорами о грабительских ценах и несчастных колхозниках был для него прост,как русская печь. Впрочем, русская печь в представлении Полякова была явлениемкуда более сложным по конструкции, чем водила из энкавэдэшного гаража, которыйжелал не просто выжить в трудное время, но при этом испортить жизнь как можнобольшему количеству людей.

А как же, ведь за стукачество приплачивают, и ощутимоприплачивают!

Поляков вспомнил кучера Филимонова, некогда служившего уотца: казенного кучера, который управлял лошадьми из конюшни губернскойпрокуратуры. Отец в то время служил в прокуратуре следователем – это уже потом,позже, незадолго до 14-го года, он стал начальником сыскной полиции и получилвозможность разъезжать на служебном автомоторе. Гоша привык к Филе Филимонову искучал по нему. Разве можно было представить Филю, доносившего в жандармскоеуправление на Георгия Смольникова, который иной раз пускался с ним в весьмаоткровенные беседы, как на служебные, так и на сугубо личные темы? С другойстороны, доживи Филя (его убили во время империалистической войны где-то вВосточной Пруссии) до наших времен и окажись на службе в управлении НКВД, ещеневедомо, какой, с позволения сказать, реорганизации подверглась бы егочестная, неподкупная натура. Может быть, и Филя стал бы таким мелкимпровокатором, как Тарасов.

Времена и нравы нынче таковы, что к честности инеподкупности вовсе не располагают. Наивный мечтатель Григорий АлексеевичОхтин, правда, был убежден, что с началом войны начнется возрождение русскогодуха, уже почти истребленного в народе за годы большевистского владычества,однако Поляков никакого такого возрождения не наблюдал. Да и не верил в еговозможность, если честно. Ничто не изменилось! Базарные торговцы по-прежнемуломили цены, Тарасов и ему подобные по-прежнему стучали на неосторожныхсотрудников, а те, повинуясь служебному долгу, по-прежнему совершали рейды пообласти, чтобы держать руку на пульсе народных масс, проверять их умонастроениеи преданность идеалам Ленина – Сталина. Все обыденно и обыкновенно! Не до души,знаете ли, тем паче что с войной прибавились хлопоты по части обороны. Все-такиобласть стала прифронтовой, угроза осады и захвата Энска стремительнонакатившей вражьей силой отнюдь не воображаема, а вполне реальна. А потомустроительство оборонительного рубежа вокруг города и по правому берегу Волгибыло признано одной из первоочередных задач государственной важности. И этозначило, что работы в НКВД прибавилось – сверху донизу. Теперь каждомуответственному сотруднику было вменено в обязанность время от времени посещатьте или иные районы строительства укреплений с проверкой.

Гитлер был укушен в ногу бульдогом,

Во дворце ужасный был переполох.

Гитлер эту ногу почесал немного,

А бульдог сбесился и тотчас издох! —

потихоньку напевал Тарасов, изредка косясь в зеркальце:слышит ли начальство? Улыбается ли?

Начальство, конечно, слышало, но не улыбалось: думало своюдуму и имело угрюмый вид.

«Может, ему анекдот рассказать новый?» – подумал Тарасов,однако дорога была ужасная, машина начинала порою идти таким юзом, что водителюстало не до анекдотов.

В Кузнечную пристань Поляков стремился вот уже месяц – с техпор, как туда отвезли мобилизованных на строительство укрепсооружений. Однакопоказать свой интерес остерегался и предлога приехать сюда найти не мог. Но вотпоступил сигнал о том, что поблизости произошло чрезвычайное происшествие: надЗапалихой кружил немецкий самолет (они часто прорывались в область, хотябомбить еще не бомбили) и, возможно, сбросил парашютиста или какой-то груз –пока не выяснено. Немецкие разведывательные самолеты появлялись в небе часто:следили за передвижением транспорта, кружили над промышленными объектами,разбрасывали листовки. Неминуемо должны были сбросить и диверсантов, но покаизвестий ни о чем подобном не поступало. Честно говоря, Поляков был преисполнентакого же скепсиса, как и Тарасов, и считал, что бабам из Запалихи парашютистпомерещился, однако сам настоял на необходимости проверки. Ведь рядом Кузнечнаяпристань, куда он рвался уже почти месяц!

– Эха! – воскликнул вдруг Тарасов и затормозил. – Вы толькопоглядите, товарищ майор! Карти-ина!