Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– Погодите-ка, товарищ майор, – резко сказал капитанПоляков. – Дело тут гораздо сложнее, чем вам кажется. Могу я попросить у васразрешения воспользоваться на несколько минут вашим кабинетом?

У Власенко сделался ошалелый вид, однако военком послушноубрался из кабинета и даже дверь за собой прикрыл.

Ольга смотрела исподлобья.

– Скажите… – начал было Поляков.

– Что? – тихо произнесла Ольга. – О чем вы хотите спросить?Да и зачем спрашивать? Вам ведь и так все ясно. Я не знаю, как такой бред вголову мог прийти, но разубеждать вас не стану. Не все ли мне равно, что вы променя думаете! Если уверены, что я и правда собралась в Испании к фашистамперебежать, то никакая сила вас не заставит мнение изменить. Что я, не знаю,что ли? А хотите правду? – В ее затравленном взгляде внезапно появиласьнасмешка. – Я ведь заранее знала, что никакой Испании мне не видать как своихушей. Да и не хочется мне туда ехать, и я наврала насчет своих стрелковыхталантов, стрелять я вовсе не умею, я страшная трусиха, выстрелов боюсь досмерти, аж заикаться начинаю. Хорошей медсестрой могла бы быть, что верно, товерно. Меня мама многому научила. Лучше всякого техникума! Когда меня изуниверситета выгнали, я хотела устроиться в госпиталь, где она раньше работала.Кем угодно, даже не сестрой, а санитаркой. Не взяли! Ну да, конечно, развеможно было меня взять на работу, если мамина фотография висела там в вестибюлепод черной надписью: «Мы не разглядели врага народа! Будьте бдительны!» Ох каклюбят у нас такие вот надписи! Про меня было написано, что поганой метлой надоиз университета гнать, про маму – что ее не разглядели… Про бедного КолюМонахина тоже, наверное, какую-нибудь гадость написали, когда выгнали изуниверситета только за то, что он мои книжки в библиотеку отнес.

– Монахин, насколько мне известно, скрывал своепроисхождение, – перебил Поляков.

– Но это же его отец был кулаком, а не он, не Колька! Разве онвиноват? Я не знаю, конечно, кто был ваш отец… наверное, тоже бедняк, илирабочий, или революционер, не знаю… но вы только представьте, что он оказалсябы, например, учителем, инженером, юристом, врачом, а когда началась в 14-мгоду война, его забрали бы в армию, и он бы в царской армии служил – а что былоделать, дезертировать, что ли?! И представьте, что вам надо всю жизнь за этоотвечать. Отвечать, расплачиваться за то, к чему вы вообще не имеете никакогоотношения! Неужели вы на всех углах кричали бы: да, мой отец был тем-то итем-то, он служил в царской армии, поэтому я самого что ни на есть буржуазного,дворянского, вражеского происхождения? Ну и что было бы с вашей жизнью? Были бывы не капитаном НКВД, а каким-нибудь дворником, сторожем, не знаю. А можетбыть, вас давным-давно убили бы как классового врага. Нет, ну вы честноскажите, если бы у вас было сомнительное происхождение, вы бы кричали о нем навсех углах, а?

Дались же ей эти углы…

– Оставьте в покое мое происхождение, – холодно ответил сынбывшего начальника сыскной полиции города Энска, – речь сейчас не о том.Расскажите, какие отношения вас связывают с Монахиным и со всеми остальными,кто вместе с вами подал заявления.

И Поляков потряс перед глазами Ольги Аксаковой тощенькойпачечкой листков.

Она смотрела озадаченно.

– Вообще-то я не знаю, кто еще и какие заявления подавал. Мыс Николаем написали, да. Думали: вот отправят нас в Испанию, мы там насовершаемподвигов, и, когда вернемся, всем будет наплевать на наше происхождение, накакие-то прегрешения наших родственников, в счет будет идти только то, что мысами сделали, чего мы сами стоим. Только наши собственные судьбы!

Поляков кивнул.

Он угадал.

– А теперь Коля уехал, – продолжала Ольга. – Когда мнеповестку принесли – сюда, в военкомат, явиться, он решил, что меня обязательноарестуют. Прямо здесь. Сказал, что надо скрываться. А куда мне скрываться, еслиу меня дома дед больной и тетя Люба? Не могу же я их бросить. Колька сказал,что уедет куда-нибудь на молодежную стройку, где его никто не знает, и все тамс нуля начнет, всю жизнь. А я, сказал, дура, раз иду в военкомат, я оттуда в«черном вороне» уеду, под конвоем. Наверное, он прав был, да? Вы меня арестуете?Значит, мне тоже надо было бежать? Но я же хотела по-честному… Я не хочу житьпод чужим именем, не хочу прятаться и бегать. Я просто хочу работать, только ивсего. Хотя бы санитаркой в госпитале… Потому что мне нужно кормить деда и тетюЛюбу. У них никого нет, кроме меня!

Голос Ольги сорвался, она умолкла. Поляков понял: боитсязаплакать и показаться жалкой.

Ей стыдно быть жалкой перед человеком, который убил ее дядю,чтобы спасти свою жизнь, и который потом рисковал этой жизнью, чтобы избавитьее мать от побоев и пыток на допросах.

Поляков вздохнул.

Слишком тяжкий груз он взвалил себе на плечи перед тем, каквыстрелить в Шурку Русанова, вот что. Теперь неси его всю жизнь!

«А вот интересно, выдал бы меня Русанов, если бы осталсяжив? – подумал он раз примерно в стотысячный за прошедший год. – Или промолчалбы?»

Вопрос, в общем-то, был пустой. Ответ Поляков знал заранее…

– Идите домой, – сказал он угрюмо, отворачиваясь от Ольги инебрежно запихивая в папку заявления. Впрочем, одно из них – поступившее отгражданки Аксаковой – Поляков сложил маленьким квадратиком и сунул в кармангимнастерки. И заботливо застегнул клапан. – Завтра сходите к начальникугоспиталя. Думаю, на работу вас возьмут – санитарки всегда нужны. О разговоренашем не болтайте. Понятно? Ну идите. Идите же!

Она помедлила мгновение, издала какой-то странный звук, нето всхлипывание, не то сдавленное «спасибо» – Поляков толком не разобрал – ивыскочила из кабинета.

В ту же минуту из-за двери послышалось грозноевоенкомовское:

– Куда?!

Ну разумеется, Власенко все это время топтался в приемной.Подслушивал небось, прильнув ухом к двери. Да и ладно, дверь тяжеленная,дубовая, да еще и дерматином обитая, чтобы, не дай бог, ни одно из секретныхсведений, которыми товарищ военком в своем кабинете обменивался с сотрудниками,не просочилось бы наружу и не стало достоянием врага.

«Помни, тебя подслушивает враг!» – такой плакат висел ввоенкомате около поста дежурного.

Да где они только не висели, эти плакаты!

Поляков выглянул в приемную и увидел Власенко, которыйсхватил за руку Ольгу Аксакову. Выражение лиц у обоих было ожесточенное:Власенко выкручивал девушке руку, силясь ее удержать, ну а Ольга пыталась рукувырвать.