Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Владимир Семенович Жуковский

выдвинул лозунг: «Дать стране социализма сто пятьдесят тысяч тонн меди!». Против существовавших возможностей такой рост был едва ли не четырехкратным, то есть абсолютно нереальным. Этот факт, равно как и гибельные последствия усилий реализовать «большой скачок» по меди, Шахмурадов объяснил квалифицированно и обстоятельно. В ответ получил «правого оппортуниста», обвинение в подрыве планов ЦК и отрешение от должности.

Несмотря на предпринятые огромные усилия и затраты, перешагнуть планку даже в пятьдесят тысяч тонн все равно не удалось.

Окончательное возвращение отца в Москву происходит в июле 1933 г. Касаясь работы в КПК (с 34-го года), отец называет троцкистскую группу из 7-ми коллег, начиная с Е.Б. Генкина. В живых его уже не было, о чем отец знал, так сказать, из первых рук. Цитирую:

«После ареста Генкина — я узнал об этом от Шапиро — я информировался у Шапиро о ходе дела Генкина. Эту информацию мне Шапиро делал, причем цель получить информацию… заключалась в том, чтобы знать, не дает ли Генкин показаний обо мне. Получив… отрицательные сведения, я успокоился, а затем узнал от того же Шапиро, что Генкин расстрелян».

И снова «собраний групп не устраивалось, но мы имели отличную возможность, под видом деловых встреч, собираться по 2–3 человека в любое время в наших служебных кабинетах».

«Надо далее сказать, что троцкистская группа в КПК через меня была связана с общемосковским троцкистским руководством в лице Биткера и Аркуса. И, наконец, троцкистская группа была также связана с берлинской троцкистской группой…

Среди политических аргументов, исходя из которых должны были вести свою разрушительную к-р. троцкистскую работу…. продолжали по старинке действовать ранее нам известные троцкистские аргументы о тяжести и невыносимости внутрипартийного режима… и о расстройстве народного хозяйства, что приводило к крайне низкому жизненному уровню положение трудящихся города и деревни в СССР. Однако, примерно начиная с 1935 г…в троцкистских установках был введен новый внешнеполитический мотив о содействии европейских буржуазных демократий в борьбе за изменение режима в СССР и о ставке на прямое ниспровержение существующего строя в Союзе с помощью иностранных государств. Нам не предлагалось в открытой форме… пользоваться этим аргументом, но исходить в глухой форме из троцкистских доводов о помощи европейских рабочих и демократий Запада.

Практически же наша работа должна была свестись к вербовке новых членов… и к распространению троцкистской литературы,».

Таким образом, вербовка новых членов и распространение запрещенной литературы. И занимались этим солидные, обеспеченные люди, достигшие высокого общественного положения. В условиях тотальной слежки, о которой им-то уж не знать, рискуя всем — жизнью, благополучием семьи, добрым именем. «… анонимно рассылались через московскую городскую почту по адресам учреждений, вузов, предприятий и воинских частей». А кто, позвольте спросить, этим конкретно занимался — упаковывал, надписывал адреса (какие?), носил на почту? И все это на виду у секретарш, коллег, вахтеров, шоферов.

Если такое подпольное сопротивление было возможно в двадцатые годы, то вообразить что-либо похожее в середине тридцатых, когда по поводу «генеральной линии» и «Хозяина», пускай в самом тесном кругу, нельзя было услышать даже намека на осуждение, когда все не только говорили, но, казалось, и думали одинаково, — я лично, помня это время и этих людей, вообразить их занимающимися «вербовкой» и «распространением», просто не в состоянии.

Впрочем, марксисты сталинской выучки «обывательскую» логику презирают. Абсурдно — значит правдоподобно! — вот их девиз. И срабатывало неоднократно — вплоть до дела врачей 1952 года. Да и здесь бы не сорвалось, только Высшему судье надоел этот кровавый шабаш и швырнул Он корифея из корифеев об пол, да еще и лишил того, чем — худо-бедно — не был обделен последний подданный огромной империи — оставил напоследок без медицинской помощи. Берию, правда, такой поворот все равно не спас — доблестному шефу Лубянки и Сухановки оставалось до свидания со своим принципалом в аду всего несколько месяцев. Остальные же «как-то проскочили».

Что касается заключительного, Лубянского периода работы отца, то «Начавшаяся с конца 1936 г. волна арестов, и в первую очередь среди троцкистов, привела меня к твердому убеждению и решению ни в коем случае не искать троцкистских связей в аппарате НКВД и не пытаться вести какую-либо троцкистскую работу именно в целях обеспечения и конспирации по разведывательной работе».

Разведка и контрразведка

Итак, согласно модернизированной версии, на шпионскую стезю отца направил Ежов. Любопытно сопоставить описания судьбоносной встречи, сделанные ее обоими участниками. Вначале (23 мая 1939 г.) дадим слово отцу.

«В конце 1932 г. я приехал в Москву из Берлина… В Наркомвнешторге мне сообщили, что меня вызывают в ЦК ВКП(б) к зав. промышленным отделом Ежову. (Неточность: промышленным отделом Ежов заведовал в 34–35 гг. — В.Ж.)

ВОПРОС: — С Ежовым до этого вы были знакомы?

ОТВЕТ: — Ежова до этого времени, я ни разу не видел и лично знаком с ним не был.

Меня тем более удивил этот вызов, что лично я ни с каким вопросом или заявлением не обращался в ЦК…

Явившись к Ежову, я по его просьбе подробно рассказал о работе торгпредства СССР в Германии.

Ежов встретил меня очень внимательно, интересовался, с какими немецкими фирмами связано советское торгпредство по торговым операциям…

— В 1932 г. вы больше с Ежовым не встречались?

— Нет, встречался. Через несколько дней я был вторично