Пепел и пыль - Ярослав Гжендович

А если изба еще тех времен, когда не было монастыря?

Посреди комнаты я увидел висельника. Самоубийцу. Опрокинутый стул, беспомощно свисающая голова; вытаращенные, налитые кровью глаза; торчащий из посиневших губ распухший язык.

Не сегодня.

Одним движением выхватив тесак, я рубанул по натянутой веревке. Труп рухнул на пол как большой наполненный водой пузырь. А потом начал неуклюже подниматься.

– Найн… Найн… – хрипло пробормотал он. Наступив ему на грудь, я взвел курки обреза. Никогда не пойму логику этого мира. С чего мертвому висельнику бояться ружья?

– Найн! – крикнул он. – Ихь хабе киндерн, херр официр! Нихьт шиссен!

– Где монастырь? – процедил я. Откуда мне знать, как «монастырь» по-немецки? – Айн кирх. Клостер? Во ист?

– Ихь ферштее нихьт, херр официр, битте… битте…

– Во?!

Я оставил его в покое. Может, если бы я его пристрелил, он стал бы разговорчивее.

– У леса… – донесся до меня шепот в кухне, со стороны окровавленной кровати. Я остановился.

Посреди смятой постели лежал новорожденный, весь покрытый кровью и слизью, неловко шевеля конечностями. Его глаза ярко светились грязно-зеленым. И он говорил со мной по-польски.

– Монастырь у леса, по дороге направо… – Он зловеще захихикал и заполз в логово из забрызганных кровью тряпок.

– Спасибо, – ответил я и вернулся к мотоциклу.

Открыв одну из висевших на заднем колесе сумок, я достал Буссоль. Не знаю, почему я не подумал об этом раньше. Не знаю, чем она была в прошлой жизни, но ей явно много лет. Отчасти она напоминает компас, а отчасти – складную астролябию. Открыв коробку, я установил ось и увидел, как латунные кольца вращаются в разных плоскостях, образуя сферу из подвижных элементов. Стрелка начала дрожать, затем вращаться на циферблате, пока не показала направление. Как правило, она вела меня туда, где что-то происходило. Где появлялось Ка заблудившегося умершего или случались аномалии. Но я опасался ей доверять.

На этот раз у меня не было выбора. Я вынужден довериться Буссоли и указаниям маленького призрака, шептавшего мне по-польски из постели.

В конце концов я нашел нечто, походившее на монастырь – из красного кирпича, окруженное большим четырехугольником стены. Видны крыши, небольшая башня колокольни. Внутри мерцал огонь и слышался крик Патриции.

Я съехал с дороги, подпрыгивая на выбоинах, и, пробираясь сквозь траву, двинулся вдоль стены. Затормозив и опершись рулем о кирпичи, вскочил на седло, оттолкнулся от него и перекатился через стену на другую сторону. В один миг, не раздумывая.

Я свалился на кладбище – среди могил, крестов, ангелов и кустов кипариса. Посреди двора пылал большой костер, с гудением выбрасывавший в небо искры. Он горел по кругу, а внутри этого круга я увидел столб с извивающейся человеческой фигурой и услышал крик. Мгновение спустя я уже мчался как разъяренный носорог, перепрыгивая на бегу через могилы и размахивая обрезом. Оглушительно трещавший костер был сложен из сухих серых веток, утыканных большими шипами. Терновые кусты горели словно ракетное топливо, но весили мало. Пинками раскидав препятствие, я почувствовал, как острые тернии распарывают ногу, а снопы искр оседают на лице и бороде, в волосах.

Ворвавшись в огненный круг, я метнулся к столбу, на котором висела худая фигура, чье лицо скрывало облако черных волос, будто чернильное пятно перепуганной каракатицы. В них и на белом порванном балахоне, который был на ней, вспыхивали, будто рубиновая пыль, искры.

Я перерезал ремни на ее запястьях, и она обхватила меня за шею. Продолжая резать удерживающие ее у столба путы, я услышал шепот. Шепот Патриции.

– Ты приехал, приехал за мной… Наконец…

Ее пахнущие дымом волосы окутали меня, словно живые создания, клубок тончайших змей. Они обвились вокруг моей головы, обмотали шею. Мы уперлись друг в друга лбами – и вдруг я увидел ее лицо.

Страшное, чужое лицо старухи, с пылающими золотистыми глазами и поперечными зрачками, как у козы или осьминога. Я увидел частокол кривых сломанных зубов и ощутил пахнущее прогнившим воздухом подмокшего склепа дыхание.

– Что с тобой случилось?! – выдавил я, дернув головой и пытаясь высвободиться из клубка змей, острых, как стальная проволока, и тонких, как шелковая нить.

– Я оставила у тебя золотой перстень, – сказала старуха голосом Патриции. – Можешь его взять. Это твой обол, Харон.

– Нет! – крикнул я, хватаясь за тесак. – Нет! Патриция!

– До чего было легко найти глупышку, что столь доверчиво открывает дверь. До чего было легко ее сожрать… – прошипела она и вдруг оглушительно заорала куда-то вверх: – Я сделала, что ты хотел! Нашла его для тебя!

Рванувшись, я увидел их. Конусообразные пятна на фоне тьмы. Опущенные головы, заполненные мраком капюшоны, спрятанные в рукавах руки. Они стояли вокруг костра, держа факелы. Все, кроме одного, казавшегося самым крупным.

– Я сделала, что ты хотел, Пресвитер! – снова крикнула ведьма. – Я дала тебе Перевозчика! Освободи меня, как обещал! Или дай мне тело ведьмы!

Ее волосы походили на стальную проволоку – тонкие, но прочные, не поддающиеся острию.

– Тебе не освободиться, – прошептала она. – Никогда… а-а-а!.. да… ох… не могу… Умоляю… Сделай так еще!..

Но сегодня я был ураганом, и следом за мной шагал огонь. А ничто не придает таких сил, как ярость и отчаяние человека, которого предали.

Я перерезал сплетения волос и освободился.

И отскочил назад, все еще опутанный живыми волосами, извивавшимися вокруг моей головы и шеи словно черные змеи толщиной с шелковую нить. Они оплетали лицо, резали кожу, лезли в рот и глаза. Содрав их с себя, я поднял обрез.

– Я дала тебе Перевозчика! – снова крикнула она, показывая на меня старческой узловатой рукой. – Забирай его и освободи меня!

Она метнулась ко мне – и я выстрелил.

Когда я попадаю в нечто, проникшее в этот мир из дальних сфер, обрез может всосать его силу или сущность, пленив его в гильзе. Именно так это работает. Так научил меня Сергей Черный Волк. Тот, кто отправляется в иной мир, не может оставаться голым и беззащитным. Он должен забрать с собой хищную, опасную часть своего разума, отдельно от себя, чтобы она не была подвержена страху, ужасу и усталости. Она может выглядеть как финский нож, покрытая магическими знаками кость или меч. А может – как обрез.

Но на этот раз ничего подобного не произошло. Я стрелял не в демона.

Я выстрелил в Патрицию. В ведьму, которая влюбила меня в себя, а затем предала.

Вырвавшееся из обоих стволов пламя не превратило ее в облако и не всосало в гильзы. Выстрел остановил ее в прыжке, повалив навзничь.

Мне никогда прежде не доводилось стрелять в Ка человека.