Стеклянные дети - Елена Ронина

Инга благодарно улыбнулась. Почему, собственно, нет.

Анализы действительно показали практически норму. Не то чтобы совсем, но на нижних границах.

Кирилл довез ее достаточно быстро. Небольшой город, все рядом. Он по-хозяйски открыл дверь ключом, который ему передала Инга, первым прошел в съемную однокомнатную квартиру, открыл окно, заглянул зачем-то в туалет, потом открыл холодильник на кухне.

– А тут очень даже симпатично! И даже кое-какие продукты, как я погляжу, имеются. Словом, отдыхайте, и, если вы не против, я заеду вечерком, отвезу вас куда-нибудь поужинать. Сегодня больше никуда вас сопровождать не могу. После обеда вынужден поехать в клинику. Так складывается. А завтра обязательно покажу вам свою лабораторию.

И хорошо, у молодой женщины действительно ни на что не было сил. Это, лежа в больнице, думаешь, что можешь горы свернуть. Оказавшись дома, вдруг ясно понимаешь: и слабость, и голова кружится, и вообще ни до чего. И вообще лучше опять лечь спать.

Она позвонила Глебу, удостоверилась, что тот жив-здоров, о себе, естественно, просила не волноваться и тут же заснула. Разбудил ее телефонный звонок.

– Инга, как вы?

Инга не сразу сообразила, что она, где она и кто говорит. С трудом подняла тяжелую голову от подушки.

– Спали? Я вас разбудил? Вот и хорошо. Собирайтесь. Я заеду за вами через полчаса.

– Хорошо, – охрипшим со сна голосом пробормотала женщина, еще не очень соображая, куда ей нужно сейчас собираться.

Стоя под струями воды и наслаждаясь нормальным душем (не дома, но все равно хорошо), думала: кто такой этот Кирилл и что ему от нее надо? Курортное приключение? Это после ее-то операции? И с его знаниями об этом? И потом, он вроде женат. И про жену говорит не то чтобы тепло, но без раздражения. Просто человеку нечего делать? А почему бы, собственно, и нет? И у нее абсолютно тот же вариант. Ей тоже, в общем, делать нечего, а одиночества ей вполне хватило в больничной палате.

Инга достала из шкафа легкий сарафан в ярких желтых подсолнухах на желтых же лямках, по подолу зеленая кайма. Сарафан немного оттенил все еще бледное, немного осунувшееся лицо. Инга наложила немного румян, чтобы уж совсем не походить на вампира, подкрасила губы розовым. Ну, вроде неплохо. Захватила теплую кофту, все же идут в вечер, и вышла из подъезда.

Кирилл уже прогуливался возле своей машины. Инга практически впервые видела его без халата и врачебной шапочки. И еще раз подумала, как спецодежда меняет человека. Офицерская форма из любого мужчины делает подтянутого красавца. Даже живот убирает. Ах, ну да, форма же всегда шьется на заказ. Как-то Инга переводила на французский статью про офицерский мундир. Ее прямо-таки поразило, что все швы запротоколированы и утверждены, и все должно быть сшито в соответствии с фигурой и ростом. Она тогда даже сохранила тот перевод, и они с Глебом внимательно и с удивлением читали материал. Глеб постоянно комментировал:

– Ты смотри, все прописано, и сколько пуговиц, и на каком расстоянии, и каким клеем что приклеивать. Вот ведь люди. И живут по приказу, и одеваются в то, что сшито в соответствии с уставом. Как непросто им, однако, живется. «Мундир застегивается на эти пуговицы посредством просечных, обметанных петель, имеющихся на левом борте, в соответственных пуговицам местах», – вот это к чему было регламентировать? Так, что ли, не ясно?

Врачебный халат не добавляет ни стати, ни стройности. Всегда мешковатый, всегда большеватый. Еще и вечные оттопыренные карманы, и шапочка эта, уж кто как привык носить: у кого на лоб надвинута, у кого-то на макушке, да еще и с дурацким бантиком-петелькой.

Точно такой же халат носил Кирилл, и единственное, что его отличало, это великанский рост. Инга никогда не видела раньше врачей высокого роста. Ей казалось, все великаны подались в баскетбол, зачем им осваивать вторую профессию? Ей нравилось, как Кирилл входил в палату: с небольшим поклоном выдвигаясь в дверной проем и тут же вытягиваясь в полный рост, слегка расправляя плечи. Разговаривая с пациенткой, слегка наклонял голову, вроде как прислушиваясь: ясно же, с такой высоты можно и недослышать. И была в нем какая-то кошачья мягкость, неторопливость. И это вызывало особое доверие и притягивало, что уж там говорить.

Старенькая «Ауди» была практически в идеальном состоянии. Характер мужчины можно определить по состоянию салона машины. Что у него там: хлев или, наоборот, операционная. Ингу раздражало и то и другое. Она одинаково не любила ни педантов, ни нерях.

У Кирилла был просто чистый и аккуратный салон.

– Присаживайтесь, едем в рыбный ресторан. Вы давно ели барабульку? А рапанов? Вот сейчас попробуете. Собственно, почему я и заехал на машине, нужно немного отъехать от города, зато попробуете настоящую качественную пищу, практически у рыбаков. С утреннего улова. Это называется «свежая рыба». Не просто не замороженная, а сегодняшнего улова. Чувствуете разницу?

Какой легкий и приятный человек, думала Инга на протяжении всей поездки. Они больше молчали. И молчалось тоже легко, без напряжения. Не нужно было вымучивать разговоры ни о чем: о природе, о погоде. Кирилл сосредоточенно смотрел на дорогу, думал о своем, ни о чем не спрашивая Ингу. Она сначала ждала какого-то разговора, искала ответную тему, а потом расслабилась и сама уже наслаждалась просто поездкой вдоль берега моря. Немного пахло тиной, немного – морским ветром и южной зеленью. Солнце уже садилось, жара спала, дышалось легко и приятно.

Рыбный ресторанчик «Рыбацкая изба» и внешне больше походил на старую избу. А может, так и было на самом деле?

Не успели они занять уютный столик у окна, как к ним уже быстро семенил согнутый старик.

– Михалыч, у нас гостья из Москвы. Давай, что вы там сегодня наловили? На закуску нам рапанов, потом, естественно, уху, ну и барабулечку. Пить будем лимонад. И немного кагора. Нашей гостье нужно гемоглобин восстанавливать.

Кирилл ничего не спрашивал у Инги; заказывал, общался с Михалычем. Инга практически утонула в продавленном кресле, откинулась на мягкие подушки и наконец расслабилась. Она глядела на тихое море, на сиреневатый закат, старалась вдохнуть поглубже. Слезы прорвались сами собой. Она улыбалась и плакала. Текло из глаз, из носа, она и смеялась почти, и слезы лились с еще большей силой.

– Ну ты что? Зачем? – Инга не сразу поняла, что он перешел на «ты», просто подхватила этот тон как нечто само собой разумеющееся. Закат, море, этот столик с клеенчатой скатертью и хлебницей, полной свежих булок: все было такое настоящее, такое реальное, такое «здесь и сейчас», что на минуту ей захотелось остаться насовсем на этом хемингуэевском морском побережье. Она переживала мгновение счастья, то редкое совпадение мечты и реальности, которое можно ощутить. Насладиться и запомнить.

– Не обращай внимания, это стресс выходит, надежда. Опять ведь, дура, надеялась. Нужно как-то дальше жить и понять, что моя жизнь – она другая. И нечего Бога гневить. Кто сказал, что я живу плохо? Спасибо, что ты меня привез сюда. Жизнь прекрасна, счастье же не только в детях.